манекенщиц один раз посмотришь, и сразу в петлю охота. Порнография да и только! Где ножницы?..

'У настоящего мужчины должна быть хорошая машина, хорошая дача и красивая женщина', - учил когда-то папахен. И был прав. Только с одним уточнением. Не просто женщина, любовница, тёлка... Жена! Гнедин с содроганием вспоминал об Ирине, потом представлял на её месте Дашу, и сердце начинало биться быстрей. Вот какая жена - настоящая награда мужчине. Как медаль олимпийскому чемпиону!..

Презентация в Доме ученых стремительно разрасталась в событие городского масштаба. В этакий праздник петербургской культуры. Уже не только по городскому радио, а и по российскому о нем каждый день говорили. Потом взяли у Даши интервью. Прямо по телефону. И тоже выпустили в эфир.

Гнедин слушал его и ловил себя на том, что любуется Дашей. Какая она умная и рассудительная, как чётко формулирует каждую мысль... Какое там Ирине - до неё, пожалуй, самой Инке Шлыгиной весьма далеко...

Естественно, он за ней заехал на 'Вольво', и она поднялась по ступеням Дома учёных действительно как королева - в том самом бабушкином тёмно-зелёном, в бабушкином же колье из белого полированного янтаря... Георгий Иванович Храбров ждал их у порога. Даша узнала его и растерянно улыбнулась ему, и генеральный директор так и расцвёл. Боже, сколько народу вокруг!.. Сколько взглядов!.. Любопытных, восторженных... и ещё, наверное, тех, которые вежливыми и доброжелательными только казались... Тех, о которых предупреждала мама, оставшаяся 'блюсти' больного родителя... И вот он - банкетный зал и собравшаяся в нём блестящая публика. Бомонд. Даша наконец справилась с волнением и начала различать лица, и многие показались знакомыми - она видела их по телевизору, но никогда не надеялась познакомиться лично. А вот теперь известные артисты, учёные, бизнесмены сами подходили к ней и первыми приветствовали её.... Оглядевшись, Даша заметила поодаль академика Лихачёва, сидевшего в кресле. Дмитрий Сергеевич словно бы с некоторым удивлением осматривался кругом. Он вдруг показался Даше таким же 'инородным телом' на блистательном празднике, каким и она сама себя чувствовала. Когда- то он часто заезжал к дедушке в гости, да и теперь не забывал Новиковых, звонил... Даша подбежала к нему и поклонилась:

- Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич!.. Лицо академика ожило:

- Дашенька... Как ты выросла... Здравствуй, девочка. Давно я тебя... Ну до чего ты на Митю молоденького стала похожа...

Даша чуть не расплакалась и подумала, что лучшего комплимента ей уже никто не придумает. Речи, к счастью, оказались короткими, и, как теперь принято, остроумными. В той мере, в какой ораторы оказывались на это способны. Говорили, что дедушкина берёста запалила костёр всемирного интереса к древнерусской культуре. А монах Иоким, посылавший грамотки монахине Анне, убеждая её прийти-таки на любовное свидание к стогу, не догадывался, что спустя восемьсот лет его скромные писания встанут в один ряд с 'Декамероном' Боккаччо...

Кто-то добавил, что главные открытия академика оставались всю его жизнь неизданными, и лишь теперь... всю космическую высоту его мысли... Благодаря 'Интеллекту'. И Даше, конечно... Несколько раз благодарили известного финансиста, скромно утаившего от общественности свое имя, но сделавшего крупный взнос.

Когда дошло дело до угощения, началась обычная толкучка, которая всегда происходит у банкетных столов. Куда-то девается вся культура и сдержанность, вроде бы присущая цивилизованному человеку. Люди, увенчанные званиями и наградами, хватают бутерброды с икрой, словно отродясь их не видели и до гробовой доски не надеются больше отведать... И нечего кивать на российское бескультурье. Дедушка, бывавший раз или два на приёмах в Кремле, рассказывал, что иностранные послы со своими 'послицами' вели себя точно так же...

Даша отошла в сторонку и поискала глазами Гнедина. Володя беседовал с какими-то чиновниками, и рядом с ним, как обычно, стояла его личная секретарша. Та самая сонная курица. Сегодня на ней был брючный костюм из мягкой материи, делавший её, если только возможно, ещё менее женственной. Володя держал в руках бокал с пенящимся шампанским, секретарша же, как обычно, - стакан томатного сока. Наверное, она его очень любила. Даша присмотрелась и заметила, что девушка, столь мало заботившаяся о своей привлекательности, не то просто лишённая вкуса, оказывается, при всём том живо интересовалась лицами противоположного пола. Во всяком случае поворачивалась к каждому, подходившему к Гнедину, и награждала коротким, но очень внимательным взглядом...

- Здравствуйте... Дарья Владимировна, - неожиданно прозвучало над ухом.

Даша обернулась.

- А я думал, что больше никогда вас не встречу, - смущённо проговорил крепкий, широкоплечий мужчина, и голос сразу показался знакомым. - А оно... вон оно как...

Он был одет так же элегантно, как и все присутствующие, но некоторым образом чувствовалось, что галстук и дорогой пиджак ему привычны едва ли не меньше, чем Даше - бабушкино перешитое платье. Он, видимо, понял, что она его не узнаёт, и развёл руками - что ж, мол, не смею навязываться... И Даша увидела, что руки у него тоже далеко не великосветские. У людей из бомонда не встретишь чёрных вензелей машинного масла, въевшегося в кожу так глубоко, что уже никакой пемзой...

- Батюшки!.. - ахнула она. - Так это же вы!.. И отчаянно покраснела. И на миг шевельнулось мучительное сожаление: ну вот зачем так случилось? Зачем они встретились только теперь... когда она уже считала себя в состоянии романа с Володей...

О Серёже Плещееве она в эту минуту не вспоминала.

- Как хоть вас зовут?.. - спросила она.

- Никита. Мы с вами однофамильцы. Новиков... Большой золотистый джип, лоснящийся в лучах уличных фонарей... И маленькая охристая 'троечка', безжизненно замершая в переулке... Отчего они тогда так по- глупому разъехались в разные стороны?.. Отчего?..

Потом Никита смотрел на неё издали, и ему хотелось напиться.

- Вы, извините, Дарью Владимировну давно знаете? - подошёл к нему светловолосый паренёк, по виду - студент.

- А ты кто такой? - мрачно поинтересовался Никита.

- Я? Я репортаж пишу... Для 'Петербургских ведомостей'.

- Тогда пардон...

- Да что вы. Я просто увидел, что Дарья Владимировна вам очень обрадовалась... Думаю, может, захотите что-нибудь рассказать...

Никита вздохнул.

- Нечего рассказывать, - проговорил он решительно. - А вам, газетчикам, и подавно. Такого наврёте...

- А вы лично моё что-нибудь читали? Или смотрели? - обиделся паренёк. Сами только в офисе на калькулятор глядите!

Никита в жизни своей ни дня в офисе не сидел, и ему стало смешно. Он поинтересовался:

- И много написал-наснимал?

- Много, не много... Где ж вам меня знать, я каждый день по презентациям и приёмам не шастаю. Я всё больше по детдомам и по разным помойкам...

Он повернулся, чтобы уйти, но Никита легонько придержал его за рукав:

- По детдомам? А это случайно не ты... где ещё такая баба противная?

- Я. Алексей Корнильев.

- Новиков. Никита... Глебович. Сдвинулось там хоть что после твоего репортажа?..

Они добыли себе бутылку шампанского и по бутерброду - не с икрой, правда, но всё-таки с рыбкой. После второго бокала Лёша сознался, что чувствует за собой некоторую вину. Из его 'детдомовского' репортажа, видимо, слишком уж явствовало богатство заведующей, нажитое-далеко не праведными путями:

- Серьги - во-от такенные, с камнями, чуть уши не отрывались... Мы их крупным планом... Ну и вот... должно быть, кто-то увидел. Пришёл воровать и её дома застал... по лбу чем-то тяжёлым... Я и думаю теперь... Если бы не мы с камерой, была бы жива...

- На радость всему прогрессивному человечеству, - хмыкнул Никита. Лёша посмотрел на него... и неожиданно расхохотался.