- Где папа? Ты что, не встретил его?..

- Да встретил, встретил...- отвечал Валерий Александрович уже из 'удобств'. - В машине сидит...

- Валерочка, а что ты так долго ехал? - спросила мать.- У тебя что-то произошло?..

Когда Жуков-младший вновь спустился во двор, отец свирепо посмотрел на него и задал тот же вопрос, только в другой форме:

- Ты где болтался? Я уже думал - досыпать улёгся... Валерий Александрович вновь напомнил себе, что имеет дело с немолодым вспыльчивым человеком, вдобавок едущим к зубному врачу.

- Следующий раз быстрее доеду, - пообещал он. И объяснил: - Я же первый раз зимой... Ты сам говорил, 'Москвичик' жалко, сгниёт...

- Ну так частника бы поймал, - раздражённо буркнул отец.- Их вон сколько ездит, 'бомбит'... Не разорился бы небось!

Наверное, Александр Васильевич был прав. Но Жуков-младший прекрасно представлял себе батину реакцию в том случае, если бы он, сын, приехал сюда на метро и здесь занялся ловлей 'частника' либо такси. Небось сразу бы выяснилось, что 'Москвич' Валерию дороже отца... и так далее, и тому подобное.

- Светофор видишь?..- строго осведомился Александр Васильевич, как только выехали со двора. - Куда несёшься, мигает уже!.. И ряд левый займи, сейчас поворачивать!.. Да 'печку' включи наконец, а то я в сосульку превратился, тебя дожидавшись...

К тому времени, когда они добрались на Васильевский остров, Валерий Александрович чувствовал себя не водителем с двадцатилетним стажем безгрешной езды, а зелёным 'чайником', только-только вылупившимся из автошколы. Хотя какое там - вылупившимся! Всё вместе гораздо больше напоминало неудачную сдачу экзамена по вождению. Жуков неизменно оказывался не в том ряду, включал не ту передачу, пропускал другие машины, когда этого совершенно не следовало делать, оттирал тех, кого, наоборот, следовало пропустить, и в довершение всех бед забывал выключить поворотник.

Когда (не иначе, некоторым чудом) он всё-таки благополучно припарковался у зубоврачебной клиники, сдал Александра Васильевича с рук на руки доктору и принялся ждать, до него внезапно дошло, что непрестанная батина пилёжка имела и свою положительную сторону. Мандраж, преследовавший его с Вознесенского проспекта, наконец отступил. В течение последнего часа о нём было просто некогда думать.

Пока врач возился с отцовой болячкой, Валерий Александрович то и дело выходил из тёплого маленького вестибюля наружу - проведать 'Москвич' и подогреть двигатель, чтобы не остывал. Когда он в очередной раз включал самодельную сигнализацию, собираясь вернуться к двери кабинета, с ним разговорился мужчина, запиравший неподалёку свой 'Судзуки Витара'.

- Делали же раньше машины, - кивнув на 'Москвич', улыбнулся джиповладелец. - Ишь, старичок, а какой бодренький! Классно выглядит. Ухаживаешь небось? Увлекаешься?

Жуков скромно потупился:

- Да я так... помаленьку...

Не объяснять же, действительно, незнакомому человеку, каким образом и на чьи деньги приводили в чувство 'Москвич'.

- Значит, есть ещё энтузиасты, - по-своему истолковав его ответ, одобрил хозяин 'Витары'. - Его ж, поди, чинить дороже, чем новую тачку купить?

Валерий Александрович плотнее запахнул пальто и улыбнулся в ответ:

- Зато никто не угонит. Кому такой нужен, когда красавцы вроде вашего рядом стоят...

.

Джиповладелец расхохотался, прикрывая меховым воротником щёку, за которой, вероятно, таился больной зуб. В уютный, несмотря на больничные запахи, вестибюль они вошли вместе.

Не думать о белом медведе.

Тётя Фира порывалась кипятить воду для аквариума, точно медицинские шприцы в стерилизаторе - полных сорок минут. Снегирёв её поднял на смех, напомнив о сутках выстаивания: согласно святцам, за это время и стерилизатор-то созревает для нового кипячения, что уж там говорить об остуженной и перелитой в другую ёмкость воде!.. Эсфирь Самуиловна взялась было спорить, но ощутила внезапный упадок сил и апатию. Сделались безразличны и пятна сырости на полу, и вопиющее нарушение технологического процесса, и даже непоправимо загубленный порошок. Снегирёв порывался собрать его веничком - и употребить согласно рецепту. У тёти Фиры не осталось сил даже на то, чтобы прийти в ужас от подобного предложения. Она махнула (в буквальном смысле) на всё рукой, выдала Алёше зелёную эмалированную кастрюлю и предоставила поступать, как ему заблагорассудится.

- Это был воскресный день, я потел и лез из кожи...- жизнерадостно пропел Снегирёв и удалился в сторону кухни, и тётя Фира осталась одна.

Дел у неё вообще-то было невпроворот. Позвонить Софочке, извиниться за столь невежливо прерванный разговор. Сходить к соседям с нижнего этажа, опять же извиниться и выяснить, не отразилась ли 'гибель 'Титаника'' на состоянии их потолка. Произвести учёт спасённого порошка. Начать-таки готовить что-нибудь к ужину...

Тётя Фира праздно перебрала очередные задачи... Снова махнула (на сей раз мысленно) рукой и осталась сидеть в кресле возле окна, ничего не предпринимая и рассеянно гладя амнистированного кота, во избежание простуды укрытого тёплым платком.

Наверное, причиной её состояния была реакция на слишком бурную активность последних недель. Возраст есть возраст - даже самая, казалось бы, необременительная работа вычерпывает, как потом оказывается, до дна... А может, причина крылась в том, что по поводу 'ННБ', Мони и баночек её жилец с самого начала был прав, и она, самое смешное, в глубине души всегда это знала?..

Тётя Фира тяжело вздохнула. Разбитые склянки, торчавшие из мусорного ведра, вдруг показались ей разбитым корытом. Что ж, пора было посмотреть правде в глаза. Можно сколько угодно винить Алёшу в цинизме, но ведь Монечку выгнали не с последнего курса столичной консерватории, а всего-то из музыкального училища в Одинцове. Через полгода после зачисления. И не за то, что еврей, а за прогулы и двойки. И в Израиль он до сих пор не уехал единственно потому, что там, грубо говоря, все евреи. Там некому вкручивать, что ты по жизни страдаешь из-за 'пятого пункта'... а не из-за собственной бездарности и лени...

Бизнес у него теперь, видите ли. Бегом надо бежать без оглядки от тех фирм, куда таких Монечек принимают...

А сама тётя Фира? Если уж начать разбираться, она была нисколько не лучше. Прельстилась лёгкими заработками. Захотела сделать гешефт...

- Эсфирь Самуиловна приподняла Васькину мордочку, посмотрела коту в честные жёлто-зелёные глаза и пришла к выводу, что оправдание у неё всё-таки имелось. Увы, это оправдание даже мысленно выговорить было труднее, чем все обвинения в Монин и собственный адрес. Хотя объясняло оно всё сразу - и бзик изучать современные российские боевики, посетивший её на старости лет, и лихорадочный азарт, с которым она устремилась в сомнительную аферу.

Всё, что угодно, лишь бы не думать о белом медведе...

Тянулось это уже не первый месяц, и поначалу она действительно воображала, будто раз навсегда приняла решение и смирилась с положением дел. Легче, однако, не становилось, и думать о белом медведе - или не думать о нём - было одинаково невыносимо. Тётя Фира огляделась по сторонам и, не выдержав, нагнулась и шёпотом собралась поведать Ваське страшную тайну:

- Наш Алёша, он... он...

Выговорить 'киллер' или, ещё хуже того, 'наёмный убийца' оказалось, как всегда, невозможно. Зато по спине забегал мороз. Тётя Фира всякий раз ожидала, что кот обо всём догадается и ответит ей человеческим голосом. А потом, чего доброго, примется шантажировать.

Но Васька ничего не сказал. Выпростал, потягиваясь, из-под платка передние лапы и легонько коснулся ими тёти-Фириных щёк. Старая женщина умилилась и заново (но уже сквозь улыбку) припомнила полоумные сальто выкупанного в аквариуме кота. И как он мокрой кометой летал по всей комнате, не разбирая дороги... что и закончилось погублением баночек.

Баночки!..

Приступ слабости и трезвомыслия миновал так же быстро, как накатил. Эсфирь Самуиловна