От первого и до последнего слова.

- Я, знаете ли, немного стеснён сегодня во времени...- похвалив чай и коронную Ванину выпечку, сказал наёмный убийца.

- Момент.- Резников выложил на стол простой картонный скоросшиватель. Скунс развернул его и принялся с интересом изучать содержимое.

- Юридического управления... - пробормотал он погодя. И фыркнул, поднимая глаза: - Ну до чего должность опасная, а, Иван Борисович?

Электронщик невольно поёрзал в никелированном кресле:

- Его предшественница... если мне память не изменяет... Вишнякова Полина Геннадиевна... от естественных причин, как я слышал. От сердечного приступа...

- Ага, - ехидно кивнул Скунс. - От него самого. И, что характерно, наверняка тот же заказчик. Нынешний зам, Гнедин. Я угадал?

Заказ, строго говоря, исходил не от самого зама, но от людей весьма к нему близких. Ваня так и ответил киллеру... и вдруг вспомнил, что несколько месяцев тому назад Скунс проявил к Владимиру Игнатьевичу Гнедину личный, вроде бы никакими обстоятельствами не спровоцированный интерес. Интерес был проявлен ещё к некоторым персонам. И одна из персон, а конкретно известный питерский бизнесмен Михаил Иванович Шлыгин, уже отправилась (причём весьма неприятно и драматично) к Господу Богу. Из чего следовало...

А вот что из этого следовало, о том Ваня Резников стал бы распространяться только под пытками. Да и тогда постарался бы молчать до последней возможности.

- Вишнякову с дороги убрал, теперь Галактионова мылится...- неодобрительно качая головой, продолжал рассуждать Скунс. - Я так понимаю, Иван Борисович, лезет наш Гнедин к какому-то ужасно сладкому пирогу...

Кроме фотографии Валерьяна Ильича Галактионова и разной технической информации, могущей пригодиться в киллерском деле, папка включала достаточно полную биографию 'видного деятеля законности'. Этот раздел Скунс пролистал бегло - наверное, ничего принципиально нового для него материалы не содержали.

- ...А коли знаешь место, где раздают пирожки, - делись, - довершил начатую мысль наёмный убийца. - А то как-то не по-товарищески получается. Согласны?

Взял карандаш и подправил цифру, означавшую его гонорар, превратив тройку в восьмёрку. Сумма сделалась достаточной, чтобы купить средненький 'Мерседес'.

- С детства жадин не переношу, - подытожил Скунс. - В моё время таких в пионеры не принимали. Ну, Иван Борисович, спасибо за угощение. Побежал я.

Ваня взял со стола опустевшие стаканчики из-под чая и пластмассовое блюдечко, на которое выкладывал сдобные плюшки. Вертанул своё кресло и отправил всю посуду в горящий камин... Так он по наитию поступил, когда самый первый раз принимал у себя Скунса, и киллер, кажется, по достоинству оценил его жест.

- Иван Борисович, две просьбы... - сказал он, остановившись в дверях.

- Я вас внимательно слушаю...

- Первая: если не сложно, узнайте мне, пожалуйста, все подробности об одной замечательной женщине. Некая Нечипоренко Алевтина Викторовна. Её в ленинградских новостях недавно показывали...

- Сделаем, - пообещал Ваня. - А вторая? Скунс вытащил из кармана джинсов мятую беленькую бумажку:

- Вот... Если сможете мне такие лампы достать, буду премного вам благодарен.

Резников взял список и заинтересованно просмотрел.

- Господи, древность какая! - изумился он погодя.- Да вы, не иначе, раритетами торговать собрались?

Тут он прикусил язык, ибо от греха подальше давно уже зарекался своего гостя о чём-либо спрашивать. Однако Скунс лишь понимающе улыбнулся.

- Есть у меня друг, - доверительно поведал он Ване.- В Швеции. Помешанный на доисторических ламповых усилителях... Говорит, только они настоящий звук и дают. Ну а лампы такие где в наше время можно достать? Только в России...

Проводив гостя, Резников углубился в список подробнее. Пятнадцать лет назад, когда он учился на факультете вычислительной техники, лампы составляли основное содержание курса лекций по электронным приборам. Транзисторы, как он помнил, были удостоены куда меньшего внимания, а уж микросхемы и вовсе остались едва упомянутыми. Хотя и в те времена применяли их для компьютеров сугубо в обратной пропорции... Насколько Ване было известно, методика преподавания на сегодняшний день не особенно изменилась.

Поддавшись небезопасному любопытству, он вытащил с полки толстый справочник, предназначенный исключительно для служебного пользования, и проверил, где в действительности применялись Скунсовы лампы. К его некоторому разочарованию, ничего стратегического не обнаружилось. Пентоды и триоды, снятые с производства задолго до Ваниного рождения, в самом деле когда-то использовались в звуковых усилителях... И ещё в телевизорах.

Ваня убрал книгу на полку и сказал себе, что всё это его отнюдь не касалось. И был, естественно, прав.

Над открытым манежем горел одинокий фонарь, и плакучие берёзы, отступавшие в темноту, казались особенно пышными от инея, таинственными и высокими. Внизу, под горкой, было хорошо видно шоссе и автомобили, спешащие по нему с включёнными фарами. А из лошадиных ноздрей облачками валил густой пар, и лучи одинокого фонаря зажигали в этих облачках расплывчатые бледные радуги.

Всё остальное было ужасно.

Когда выяснилось, что Роман Романович переходит работать из Удельной в Парголово, в новую конную школу, Стаська решила последовать за тренером и объявила об этом дома. 'Совсем уже на край света! - возмутилась Нина Степановна. И развернула загодя отложенные 'Ведомости'.- Вот смотри, прямо здесь рядом есть, на Московском шоссе. Как хорошо!'

Московское шоссе Стаську не вдохновило. 'Я у Романа Романовича заниматься хочу', - сказала она.

'Тоже мне какая великая спортсменка, только у своего тренера!.. Ты сколько на лошади-то сидела? Три раза?'

'Четыре!'

'Ну и не всё тебе равно, куда в пятый...'

'Не всё равно', - заупрямилась Стаська. Дело было, конечно, не в её спортивном величии и даже не в особых качествах тренера. Стаська попросту ещё вовсю боялась и самих лошадей, и такого малознакомого и непривычного процесса езды. А теперь вдобавок новое место! Тут поневоле захочешь хоть что-то сохранить неизменным. Тем более тренера, к которому Стаська успела проникнуться полным доверием...

Всё это она очень хорошо чувствовала, но разумными формулировками, способными дойти до её опекунов, облечь не умела.

'Стасик, ты вот ещё о чём подумай, - вмешался Валерий Александрович. Он был по обыкновению рассудителен. - Дядя Лёша оказал нам очень большую любезность, согласившись с тобой поездить в Удельную. Но Парголово...'

'Он мне сказал, ему самому интересно было смотреть!..'

'Конечно, сказал. Дядя Лёша воспитанный человек и не стал жаловаться, что мы его затрудняем. Но нам-то с тобой не мешает подумать...'

'А туда, между прочим, и без машины очень легко добираться. На метро до конца и потом две остановки на междугород... на пригородном автобусе! И маршрутки ходят!..'

'Нет, Стасик. Ты никак не хочешь понять...'

Разговор мог зайти далеко и даже приобрести черты этакого подросткового бунта. Стаська жила с опекунами не первый год и заранее знала, как станут развиваться события. Сейчас ей объяснят, что дядя Валя не сможет всё время с ней ездить из-за работы, тётя Нина - из-за болезни, а дядю Лёшу просить - уже последнее свинство. Она на это ответит, что сама достаточно взрослая, не потеряется по дороге (через полгода ей должно было стукнуть тринадцать). Тётя Нина придёт в ужас и вспомнит сорок два случая, когда