Я тоскую без любви
Под музыку вечную...*
* Частушка А. А. Шевченко.
Фаульгаберовская кошка Муська была, без сомнения, матерью-героиней. Столь же несомненно было и то, что не у многих питерских кошек так благополучно обстояли дела с жизненным устройством потомства - ну, может, разве у самых породистых и престижных. Когда несколько лет назад Муська самый первый раз попала в 'интересное положение' и явно приблизился срок, самого Семёна Никифоровича и всю семью насмерть перепугала заглянувшая зачем-то соседка.
'Так не люблю котяточек топить. Каждую осень топлю и валокордин пью, сообщила она. - Они ведь ещё и не тонут, минут по двадцать приходится... А кошка потом бегает, кричит, ищет их...'
Фаульгабер, на которого жена два раза получала похоронки, пришёл в ужас и заявил, что кого-либо топить в этом доме будут только через его труп. Лучше, мол, он ноги по колено стопчет, пристраивая котят. Остальные члены семейства его горячо поддержали: 'Рожай, Муська, спокойно!'
Семён Никифорович был уверен, что именно супруге предстоит стать кошачьей акушеркой - кому же, мол, как не ей?.. Однако Муська распорядилась по-своему. В один прекрасный октябрьский вечер она вылезла из коробки, которую по совету знакомых кошатниц поставила ей Василиса Петровна. Подойдя к Семёну Никифоровичу, Муська прихватила зубами его штанину и потянула хозяина к уже обжитому картонному гнезду.
Слегка растерявшись, Фаульгабер двинулся следом. Муська улеглась в коробке, и Кефирыч, погладив любимицу, вернулся досматривать свой футбол. Но у кошки были совершенно определённые планы, и хозяин дома был опять отведён ею к гнезду. Осознав, в чём дело, Кефирыч воззвал к Василисе Петровне:
- Да она рожать собралась! Что делать будем?!
Супруга бросилась кому-то звонить, а кошка ни на мгновение не отпускала взопревшего Фаульгабера от себя, явно назначив его главным специалистом по родовспоможению. Она даже подсказывала ему, что следует делать. Семён Никифорович безропотно стоял на коленях над картонной коробкой и осторожно массировал роженице брюшко. Муська принадлежала к числу избранных на этом свете существ, знавших, какими нежными могут быть его рыжие пятерни. Потом пришла Василиса Петровна и с военной краткостью изложила полезные советы, почерпнутые по телефону. Смысл их заключался в том, что кошки мудры и сами знают, что делать. И если они желают, чтобы при акте рождения присутствовал любимый хозяин, то, значит, так тому и следует быть.
В некоторый момент Муська неожиданно выскочила из гнезда, и на линолеум тут же вывалилось что-то мокрое, скользкое, нелепое. Кошка сноровисто подхватила 'это' зубами и немедля запрыгнула обратно в коробку. А потом умело, как будто обучалась на специальных курсах, перегрызла пуповину и принялась вылизывать свой приплод... Самые первые роды прошли для неё как нечто само собой разумеющееся. А вот у Семёна Никифоровича руки дрожали еще долго...
С тех пор каждый год семья Фаульгаберов наблюдала, как, по выражению Ники, 'из ничего разрастается кот', как опекает и обучает свой выводок Муська... как, наконец, тёплые слепые комочки превращаются в резвых котят, которых необходимо пристраивать в хорошие руки.
Все родственники и знакомые были давно осчастливлены, но изобретательность Кефирыча оказалась неистощима, и всё новые котята обретали собственные дома. Но в эту осень умница-котик по имени Тимофей сильно подзадержался с отбытием. Уже наступила зима, уже приучили юного котишку мчаться за проволочкой и нести её к хозяйским ногам, а приличных хозяев подыскать всё не удавалось. Старший сын Митя привёл было одноклассницу с мамашей, но те как увидели простецкую серую в полоску физиономию, так сразу смущенно ретировались. Они, оказывается, мечтали о белой ангорской кошечке, чтобы надевать на неё алый бантик. Они, в принципе, были согласны и на что-нибудь попроще, но... не настолько же...
- Бант! - сказал Фаульгабер. - А что, это идея!
И на котёнка надели-таки бант, только не красный, а голубой - как раз к серенькой шёрстке. Вместе с бантом Тимка был посажен на вышитую подушечку и заснят с помощью 'мыльницы'.
Фотографию Василиса Петровна унесла к себе на работу.
В январе желающих зарегистрировать брак бывает немного. Да и экземпляры время от времени являются такие, что святых выносить не надо - сами сбегут. За годы работы Василиса Петровна насмотрелась всякого. И почти всегда могла предугадать будущее той или иной пары. Она насквозь видела и брачных аферистов, женившихся из-за жилплощади и прописки, и юных хищниц, приводивших под венец мужчин вдвое старше себя. Василисе Петровне не надо было заглядывать в паспорт, чтобы увидеть там ещё не просохшую печать, удостоверяющую расторжение брака с предыдущей женой. С которой бывало прожито лет пятнадцать, а то и все двадцать... А чего стоил восемнадцатилетний оболтус, воспылавший страстью к семидесятилетней!.. Женился бы и на Бабе-Яге, только чтобы в армию не идти...
Ждать хозяев для Тимки пришлось достаточно долго, но Василиса Петровна была терпелива. И наконец дождалась.
- Нина Ивановна, какую фамилию выбираете?
- Мужа, - ответила невеста и покраснела.
- Переедете в Петербург?
Жених жил поблизости, на Большом, а невеста - в поселке Ольшанники Выборгского района.
- Ой, что вы! У меня первый класс, как я их брошу?.. Нина Ивановна двадцати трёх лет от роду была школьной учительницей.
- Я перееду, - солидно проговорил жених. - Я и шофёр, и электрик... Пригожусь небось. Опять же, детей заведём, пускай на природе...
Разговор о детях заставил невесту покраснеть ещё больше.
- Ой, прелесть какая! - обрадовалась она, заметив фотографию Тимофея. Это у вас открытка?..
- Это наш, - с достоинством ответила Фаульгабер-ша. - Пристраиваем как раз. Умница удивительный. И чистюля. Породы 'королевский аналостан'...
Невеста заулыбалась: она читала Сетона-Томпсона. Тимкина судьба была решена.
Вечером семья Фаульгаберов, расстелив на полу огромную карту, отыскивала в Выборгеком районе посёлок Ольшанники. Главный герой, полосатый Тимошка, принимал в поисках самое деятельное участие, после чего приладился на карте поспать.
Работа
Трудно смотреть в глаза приговорённому к смерти... Иван Борисович Резников смотрел на сидевшего перед ним человека и не мог отделаться от мысли, что тот, если бы захотел, мог своими смертными приговорами обклеить в комнате стену. Благо у него этих самых высших мер, согласно последним данным, скопилось - по земному шару не меньше десятка. Вот только в исполнение привести не удалось пока ни одну...
Наёмный убийца Скунс, при упоминании о котором люди определённого круга хватались за сердце, внешне собой ничего 'этакого' не представлял. Скорее даже наоборот. Волосы ёжиком, блёклые глаза, невыразительное, незапоминающееся лицо... Без сомнения, думал Ваня, это был грим, но до чего же удачный. Мельком увидишь где-нибудь - и позже нипочём не сумеешь ответить, присутствовал там этот человек или нет...
- Чаю или кофе? - спросил он Скунса.
- Чаю, если не трудно.
Ваня ловко (сказывалась практика) развернул инвалидное кресло и скрылся на кухне. Посетитель не предложил ему помощи. Он знал, что хозяину дома доставляет удовольствие ухаживать за гостями.
Резниковский дом в Лисьем Носу был нафарширован разной интересной электроникой, что называется, по самое 'не могу'. Были там среди прочего и маленькие видеокамеры, позволявшие инвалиду обозревать двор и улицу - и при желании записывать увиденное на плёнку. В преддверии визита 'дорогого друга' он всё это самым честным образом выключил. До сих пор между киллером и Аналитиком, он же новое Доверенное Лицо, отношения царили девственно незапятнанные. И Ване всего менее хотелось их портить. Он отлично знал, чем кончали некоторые очень неразумные граждане, испортившие отношения со Скунсом... Повторять их судьбу Ваня Резников решительно не желал.
Когда он вернулся в комнату и принёс (вернее, привёз) одноразовые стаканчики с чаем, Скунс сидел на том же месте, поглядывая в окно. За окном была темнота, но Ваню не оставляло жутковатое ощущение, будто его гость ВИДИТ. В том числе спиной и сквозь стены. Вторым, третьим, неизвестно каким зрением... И легенды, бытующие об этом человеке, суть правда.
