- Устроюсь работать и поступлю на вечерний факультет.
- И, если не секрет, в какой институт?
- Жена моя уже принята на истфак университета, а я в энергетический хочу попробовать.
- Если срежешься, позвони.
- Нет. Сам буду драться за себя.
Деньдобрый утвердительно кивнул.
- Гордый, - повторил он с уважением. - Теперь нам осталось ещё одну подробность выяснить, прежде чем расстаться. Тут уж тебе придется гордыню смирить. - Он погладил толстыми папьцами корешок личного дела, усмехаясь спросил: - Квартиру ты, разумеется, имеешь с балконом на солнечную сторону, потому что в нашем городе солнечная сторона самая дорогая.
Демин нервно вздрогнул.
- Что вы, товарищ полковник? На частной пробиваемся. На самом конце города обитаем. Спасибо ещё хозяйка человечная попалась, - А жактовскую комнату хочешь?
- Но это ведь из области фантастики. Кто же мне её даст?
- Вы? - Демин не выдержал, порывисто вскочил. - Да за это... да я не знаю, какими словами благодарить.
Синие глаза военкома сощурились, источая смех.
- Апостолу Петру молитву отбей, чтобы в рай меня пустил после смерти, - посоветовал он, но в повеселевших зеленоватых глазах летчика зажглись упрямые искры.
- Нет уж, дорогой товарищ полковник. Никак пет.
Отобью молитву, да только другую. Чтобы жизнь вам на сто лет продлил.
Депьдобрый хрипло засмеялся, и большой его живот заколыхался над столом.
- Твоими бы устами да мед пить. Ладно. Слушай.
Я и об этом позаботился. Список нуждающихся огромный, но ты, на мой взгляд, имеешь полное право быть в нем среди первых кандидатов. Недаром тебе война хребет ломала. Так вот. Получишь за выездом одиннадцатиметровую комнату с отдельным входом. Там и ванная и рукомойник. Жить будешь в районе Сельмаша.
Оттуда до центра - рукой подать, трамвай двадцать минут идет. А теперь геть видсиля, бо меня полковники заждались.
Демин с сияющими глазами пожал огромную, ещё очень сильную руку комиссара.
- Это же надо... как в сказке получается.
- Иди, иди. мне некогда, - проворчал недовольно Деньдобрый. Когда Николаи потянул на себя тяжелую - Служу Советскому Союзу!
- Ну вот. Это лучше, - одобрил полковник, прикалывая орден к его кителю. - Это - итоговый, Николай Нрокофьевич. За все бессонные ночи на войне, за нервное напряжение, за то, что ты мерз зимой и летал в зной, за часы под зенитным огнем. За то, что ты ни разу не согнулся даже мысленно перед врагом. За то, ч го у тебя сначала был хороший экипаж, а потом отличное звено. За то, что ты вырос и возмужал и всего себя отдавал Родине. Рад за тебя. Теперь ты полный кавалер ордена Боевого Красного Знамени. А вот это, - он протянул ему белую тяжелую коробочку, - Военный совет фронта награждает тебя личным оружием. Здесь пистолет ТТ с серебряной плашкой. Им тебя за последний боевой вылет на разведку Зеелозских высот наградили. Не позабудь зарегистрировать. Ну, а теперь о самом главном... - Военком медленно опустился в кресло, вздохнул. Синие глаза грустно скользнули по личному делу летчика. - Может, все-таки ещё немного послужишь, Николай, а? Я тебе могу помочь подыскать должность около авиации. На земле, конечно. Полагаю, командующий округом пошел бы павстречу.
- Нет, - резко ответил Демин и так быстро, будто хотел отсечь все сомнения сразу.
- Почему же?
- Потому что я без полетов службу в авиации не представляю.
Деньдобрый посмотрел на него с уважением.
- Гордый. Но, может быть, все-таки подумаешь?
- Нет, - так же твердо повторил Демин.
- Ну как знаешь, - сказал Деньдобрый и сделал на обложке личного дела какую-то косую пометку. - Пускаю в работу. Недели через две-три тебя рассчитают.
Куда думаешь идти?
- Устроюсь работать и поступлю на вечерний факультет.
- И, если не секрет, в какой институт?
- Жена моя уже принята на истфак университета, а я в энергетический хочу попробовать.
- Если срежешься, позвони.
- Нет. Сам буду драться за себя.
Деньдобрый утвердительно кивнул.
- Гордый, - повторил он с уважением. - Теперь нам осталось ещё одну подробность выяснить, прежде чем расстаться. Тут уж тебе придется гордыню смирить. - Он погладил толстыми пальцами корешок личного дела, усмехаясь спросил: - Квартиру ты, разумеется, имеешь с балконом на солнечную сторону, потому что в нашем городе солнечная сторона самая дорогая.
Демин нервно вздрогнул.
- Что вы, товарищ полковник? На частной пробиваемся На самом конце города обитаем. Спасибо ещё хозяйка человечная попалась.
- А жактовскую комнату хочешь?
- Но это ведь из области фантастики. Кто же мне её даст?
- Я.
- Вы? - Демин не выдержал, порывисто вскочил. - Да за это... да я не знаю, какими словами благодарить.
Синие глаза военкома сощурились, источая смех.
- Апостолу Петру молитву отбей, чтобы в рай меня пустил после смерти, - посоветовал он, но в повеселевших зеленоватых глазах летчика зажглись упрямые искры.
- Нет уж, дорогой товарищ полковник. Никак пет.
Отобью молитву, да только другую. Чтобы жизнь вам на сто лет продлил.
Депьдобрый хрипло засмеялся, ц большой его живот заколыхался над столом.
- Твоими бы устами да мед пить. Ладно. Слушай.
Я и об этом позаботился. Список нуждающихся огромный, но ты, на мой взгляд, имеешь полное право быть в нем среди первых кандидатов. Недаром тебе война хребет ломала. Так вот. Получишь за выездом одиннадцатиметровую комнату с отдельным входом. Там и ванная и рукомойник. Жить будешь в районе Сельмаша.
Оттуда до центра - рукой подать, трамвай двадцать минут идет. А теперь геть видсиля, бо меня полковники заждались.
Демин с сияющими глазами пожал огромную, ещё очень силъную руку комиссара.
- Это же надо... как в сказке получается.
- Иди, иди. мне некогда, - проворчал недовольно Деньдобрый. Когда Николай потянул на себя тяжелую кожаную дверь, в последний раз услыхал за своей спивой надтреснутый басок военкома: - Ордер через неделю получишь.
* * *
Маленький молоток весело стучал по шляпке гвоздя. Со стены отлетала известковая пыль.
- Порядок в авиации, Зарочка. - Демин повесил портрет в самодельной деревянной рамке, выкрашенной не совсем ровно коричневым лаком. Мягко соскочил со стула. - Вот и все. А ты чего такая невеселая?
Зарема пристально посмотрела на мужа, тихо предложила:
- Давай посидим, Коля.
- Зачем?
- На портрет посмотрим. Только молча.
Зарема села на край дивана, поправила на смуглых коленях длинные полы красного шелкового халата. Черные глаза её грустно смотрели на самодельный багет, заключавший в себе портрет, когда-то написанный с неё Леней Пчелинцевым. И весь окружающий мир был позабыт ею. Она видела сейчас тот вечер с
