и ночью. Без предупреждения. Собственно, предупреждения есть - на щитах, но в сумерках вы могли бы их и не заметить.

- О, - сказал Милов, - потрясающе интересно. Что же вы здесь так охраняете?

- Избранные секреты моей бабушки. Извините - швейцара сегодня нет, мы отправили его к чертовой родительнице: все швейцары - наушники сипо, и мы их не любим. Ничего, я приглашаю вас, выполняя его функцию.

Он отворил дверь и изящно поклонился:

- Прошу вас... простите, я не расслышал?

- Флим, - сказал Милов. - Мое имя Флим.

- Так я вас и представлю... Кстати, я отзываюсь на кличку 'Силене', сиречь 'молчун', если переводить с латыни. Не подумайте только, что я принадлежу к пифагорейцам и должен соблюдать обет молчания. Отнюдь! Но думаю, вы уже смвгли оценить справедливость данного мне прозвища.

- Вы скорее последователь Цицерона. А что у вас сегодня за праздник?

- Этакие посиделки, суарэ, парти... Давняя традиция. Понимаете, мы стараемся сохранить какие-то людские традиции - иначе можно опуститься, отехнетиться... Ну, это то же самое, что бриться и чистить зубы - проявлять какое-то уважение к себе, как к человеку... А вообще-то, как я успел уже намекнуть - успел, не правда ли? - нам тут удалось решить одну задачку, и в результате в этих местах сразу станет легче дышать. Решили, правда, на бумаге - но очень быстро она воплотится в материал. И уж не отметить такое дело было бы непростительным нарушением всего на свете.

- Насколько я понял - здесь собираются люди, не технеты?

- А что им тут делать? На нашем месте технеты быть не могут - мы тут не дрова колем... а их головы только на это и годятся, скажу вам откровенно.

Сейчас, войдя в маленький, но хорошо освещенный холл, Милов смог оглядеть своего собеседника, и сделал это с откровенным любопытством: очень уж не вязалась его речь с обликом. Тот усмехнулся:

- Видите! А вы еще опасались за свою экипировку. Не думайте, мы и в самом деле могли бы собраться в тэксах, но приходим в рабочем - потому что техи на нашем месте пришли бы расфуфыренными до плюс- минус бесконечности. Ну, а теперь приведите себя в несколько легкомысленное состояние, иначе какой же праздник?

3

(136 часов до)

Веселье было уже в разгаре, когда они вошли; верно, Силене с намерением медлил, развлекая Милова разговорами, чтобы избежать той неловкости, какая возникает, когда незнакомый человек появляется в еще не стартовавшей компании и невольно становится в ней центром внимания, не всегда доброжелательного, порой иронического. Сейчас в маленьком зале было уже шумно, говорили, казалось, все сразу, словно стараясь заглушить один другого, клубился дым (неплохих сигарет определил Милов, принюхавшись), потом в говор врезался хрипловатый, но явно женский смех - не жестокий, каким он порой бывает, а скорее удовлетворенный. Милов стал улыбаться, еще не успев войти, - весело, дружески, но без заискивания. В зале на долю секунды замолчали, потом шум поднялся снова.

- Силенс, разбойник, ты захватил пленника? Давно, давно не ели мы человечинки... О Господи, а я и не знал, что у нас сегодня званый вечер. Где мой смокинг?..

- Кто это собрался его съесть: ты? Оставь надежды - его проглотит Ласка, нам останется только облизываться... Кто там поближе - держите его, он сейчас удерет, он смертельно напуган, разве не видно? Эй, Голлин, он сейчас упадет без сознания, воды ему, кто там поближе - дайте стакан воды!

- Пей, мой мальчик, пей, - сказал очутившийся рядом человек в пестрой маскировочной форме, годами намного моложе Милова, - иначе ты весь вечер не придешь в себя. Ты попал к мыслителям, дружок, они, как ты понял уже, пьют только чистую воду. - Он вложил в пальцы Милова стаканчик, Милов поднес посуду к губам. - Только до дна, - предупредил тот же человек, - глубина мысли предполагает...

Милов не стал дослушивать, что именно предполагает глубина мысли - он выпил, задержав дыхание, нос еще раньше предупредил его, что воды в стакане если и было, то лишь самая малость. Пока он пил, стояла тишина. Он выпил, перевел дыхание, вручил стаканчик стоявшему рядом, вынул платок, вытер губы, немного подумал, хотя думать было тут не о чем, сорт он узнал сразу, не из самых лучших, но по здешней шкале ценностей, видимо, весьма уважаемый, сказал:

- Если уж въезжать в город, то только на белой лошади. А какое продолжение последует?

- Браво! - крикнул кто-то. - Принимаем! Все загалдели, Милова схватили за руки и подтащили к длинному, метра в три, столу. За него уселось еще несколько, у дальней стены, на диване, расположились еще трое, две женщины и один - в возрасте, редковолосый, он держал стакан на изготовку. Милов осторожно, ненавязчиво провел взглядом по остальным. Странноватое сборище... Но думать было некогда: его усадили, расчистили на столе местечко, поставили тарелку, все было, как на вечеринках вообще бывает. Силене сел рядом с ним, ему закричали:

- Оратор, на трибуну, на трибуну! Он отмахнулся:

- Нет, сегодня я в другой роли - наставника, я Вергилий нынче, это у нас бывает не часто. Не хочу, чтобы гость совсем растерялся, - а он непременно растеряется, если своевременно не оказать ему помощь. - Он повернул голову к Милову, оглядывавшему стол. - Здесь у нас никто ни за кем не ухаживает, накладывай сам себе. - И, подавая пример, стал оснащать свою тарелку. Стол был накрыт даже по нетехнетским меркам неплохо, и приготовлено было, как Милов быстро убедился, на должном уровне. Он даже вздохнул от умиления. 'Воистину, ищите - и обрящете', - успел он подумать прежде, чем врубиться зубами в карбонад.

Сидевший напротив налил ему - уже не в стакан, впрочем, а в нормальную рюмку; но Милов и так ухе чувствовал - на голодный желудок легкое, приятное головокружение. Он попытался сосредоточиться, вспоминая, в какой карман уложил средство против опьянения - хорошо, что догадался взять его из сумки, снова предчувствие не подвело, хотя логически ожидать чего-то подобного было невозможно. Ага, в левом внутреннем маленьком, вот оно где. В его одежде карманов (главным образом потайных, не полагавшихся по стандарту) было великое множество, и сейчас все они были загружены, так что когда Силене посоветовал Милову снять куртку по причине жары (а в зальце и правда было жарковато), Милов вежливо отказался - сказал, что еще не отогрелся после прогулки, что он вообще мерзляк и двойную жару предпочитает ординарному холоду.

- Тогда надо добавить, - обрадовался Силене, - расширить сосудики, сразу почувствуете себя лучше!

- Не премину, - согласился Милов, - но сперва, может быть, поможете мне сориентироваться, чтобы я побыстрее почувствовал себя свободно?

- Это в смысле кто есть кто? Ну разумеется, друг мой. Начну с женщин, как того требуют приличия. Та, что помоложе - это Зила, химик, а та, что покрасивее - Ласка, она в отличие от Зилы тоже химик, но кроме того, и это самое главное, очень пригожая и милая женщина...

- Я же их не вижу, - сказал Милов, - они сзади нас. - Милов и на самом деле женщин сейчас не видел, но это ему и не нужно было, потому что в пригожей Ласке он, едва войдя в зал, опознал Лесту.

- Зачем вам их видеть? Запоминайте мои характеристики - потом разберетесь. Зила первой подойдет к вам, но это вовсе не значит, что она потом полезет с вами под одеяло. Ласка подходить вообще не станет.

- А под одеяло? - легкомысленно поинтересовался Милов, прикидывая, через сколько минут придется выйти на воздух, чтобы без помех протрезветь.

- Ну, об этом вы спросите у нее самой. И вот все о дамах. Рядом с ними сидит любопытный персонаж.

Милов вспомнил: тот, с редкими волосами, у которого стакан вроде бы сросся с рукой, так что без хирургического вмешательства их не разлучить было.

- Да, - согласился Милов, - пока меня усаживали, он успел взять на грудь два веса.

- Ну, это ему как носорогу подснежник. Он не этим примечателен.

- Понял, - ухмыльнулся Милов, притворяясь чуть более захмелевшим, чем был на самом деле. - Он модель, рекламирует мужские прически.

- Не смейтесь над недостатками, друг мой, это нехорошо, у нас не принято. Он отличается от всех нас не прической, а тем, что он тут единственный технет, чистокровный технет, и не просто технет, а еще и сило!