- Погода... - тихо и как бы сам с собою проговорил человек в лисьей шубе, проходя мимо господина в бекеше, который, разочтясь со своим ванькой, в эту минуту дергал за ручку звонка.

- Пока серо* еще... - столь же тихо и тоже будто сам с собою промолвил господин в бекеше.

______________

* Неизвестно, как пойдут дела (жарг.). Мокро, вода - опасность (жарг.).

- Кажись, снег* будет...

______________

* Снег, дождь - неудача (жарг.). Ясно - удача (жарг.).

- Нишни! Стырься, откачивай дале!

Лисья шуба, словно совсем посторонний прохожий, прошла вперед, и лихачьи санки за ней потянулись.

В воротах показался дворник.

- Кого вам? А, это вы, сударь?

- Я, братец, я... Квартира моя готова?

- Да что ей делается? Вестимо готова, стоит себе.

- Ну, это хорошо... Стало быть, я вот и переезжаю.

- А небиль-то ваша где же?

- А там еще... едет... при ней кухарка моя осталась с ломовиком укладываются, а я вот вперед их проехал, чтобы встретить, значит...

- Так-с оно... Стало быть, проводить на фатеру прикажете?

- Нет, братец, что там в пустыре-то одному мне делать?.. Они ведь с возом придут не раньше, как через час еще, а мне вот холодно что-то... прозяб я малость - так как бы эдак-то во... чайку бы хватить, что ли?.. Нет ли здесь трактира поблизости?

- Как не быть! - Вот он, на перепутьи!

- А!.. Ну, так вот что, друг любезный! - необыкновенно ласково и задушевно обратилась бекеша к Селифану Ковалеву. - Я уж тебе поклонюсь помоги ты хозяйство наверх перетащить, как воз-то приедет.

- Отчего же... Это мы завсегда, с нашим почтением... это очинно можно.

- Ну и прекрасно!.. За труды на чай получишь, а пока они там едут, сходи-ка ты мне в трактир да принеси чайку, а я пока в дворницкой у тебя, что ли, посижу, попьем да покалякаем малость промежду себя: ты мне про соседей порасскажи - новому жильцу ведь все это надо знать, сам ты понимаешь. Смахай-ко! На вот и деньги.

- Да мне недосуг... - никак невозможно от ворот отлучиться, - замялся дворник.

- Ну вот вздор какой!.. Толкуй про ольховую дудку! Отлучиться!.. Ведь не на целый вечер, а всего-то на пять минут. Махай! Я, брат, человек негордый, простой, из мещанства тоже, и своим братом никак, значит, не гнушаюсь и не брезгаю. Как сдачу получишь, так хвати там себе осьмушку: разрешаю, значит! - добавил новый постоялец.

Дворник, с пьяных глаз, почесал задумчиво за ухом, улыбнулся при перспективе чайку и осьмушки и - слаб человек - не устоял против искушения.

Отправился. Высокий мужчина в лисьей шубе, все время внимательно следивший издали за действием бекеши, пошагал теперь на другую сторону улицы и продолжал оттуда свои наблюдения за шедшим Селифаном. Лихач меж тем оставался на прежнем месте.

Господин в бекеше выждал минуты две и тоже отправился вслед за дворником. Проходя мимо лихача, он промолвил: 'Ясно', - и, вслед за этим словом, тот повернул своего коня на другую сторону, к человеку в лисьей шубе.

XXXII

'УТЕШИТЕЛЬНАЯ'

Бекеша вошла в дверь 'ристарацыи' под фирмой 'Македония'.

- А я, брат, раздумал, - сказал он, подходя к Селифану, который стоял у буфета, в ожидании двух чайников - с кипятком и прелым трактирным настоем.

- Что ж так? - отозвался, повернувшись, дворник.

- Да так, вишь... пока что до чаю, водки рюмку захотелось: прозяб я больно. Ты еще не хватил?

- Не хватил пока.

- Ну, так вместе, значит. Эй, почтенный! две большие рюмки бальзаминчику иль померанчику - что у вас тут позабористей? - распорядилась бекеша к буфетчику. - Да вот что: тебя как зовут-то, братец?

- Крещен Селифантом.

- Ну так вот что, Селифанушка, - продолжал он, хватая вместе с дворником по огромной рюмке, от которой последнего, видимо, огорошило, присядем-ко мы в той-от комнате, да побалуемся, по малости, чаями.

Тот раздумчиво прицмокнул языком.

- Не досуг бы мне это... неравно что по дому случится...

- Ой, чему там случиться! Ведь нам тут не час часовать - в один секунд будем готовы! - ублажала его бекеша. - Пойдем по пунштикам слегка продернем!.. Ну?.. Да и все ж оно в трактире не в пример антереснее, чем в дворницкой. Так ли?

'Пунштики' победили раздумье. Очень уж соблазнительны показались они Селифану.

- Пусти-ка, брат, машину - кадрель из русских песен - да изобрази нам два стакана пуншту позабористей! - распорядился господин в бекеше, приютившись с Селифаном у крайнего, угольного столика в смежной комнате.

Там и сям восседала обычная 'публика': извозчики с чайком да солдат с 'душенькой'; грязнец-чинушка из самых замотыжных: отставной сюртук с медными пуговками и красным воротником, да отдельная группа личностей, напоминавших своею внешностью и приемами гуляющих приказчиков из-под Щукина и купеческих артельщиков.

Машина еще не докончила своей 'кадрили из русских песен', а дворник Селифан с новым жильцом, опорожнив по стакану, едва лишь успели приняться за вторые, как в 'Македонии' появился высокий плотный человек в лисьей шубе и, осмотревшись по сторонам, направился прямо к столику новых приятелей.

- Ба-ба-ба!.. Иван Иваныч! Дружище! Вот где встренулись!.. Ну, как живешь?.. Сем-ко, брат, и я к твоему столу примажусь. Эй, малец!.. Тащи-ко нам сюда бутылку лисабончику! Аль, может, ты Иван Иваныч, тенерифцу желаешь?

- Можно и лисабончику, и тенерифцу, - согласился Иван Иваныч. - Да ты, Лука Лукич, с чего это натуру-то свою изображаешь так?

- А мы ноне кутим, потому - мы ноне подряд один с торгов за себя взяли.

Селифан поднялся, с намерением откланяться своему угощателю.

- Нет уж, друг, будем сидеть все вкупе! - удержала его за руку лисья шуба. - Это не модель таким манером девствовать, и ты, значит, компанства нам не рушь.

Селифан не нашелся, чем и как поперечить столь неожиданному и настойчивому заявлению нового гостя. Он грузно опустился на стул и принялся за стакан 'лисабончику', который любезно преподнес к нему Лука Лукич, привстав со своего места и, ради почету, примолвив: 'Пожалуйте-с'. Роспит был и лисабончик, роспита и тенерифцу бутылочка промеж приятных разговоров. Купец казался сильно захмелевшим, но в сущности было совсем другое: глаза его, когда он мельком, исподтишка, значительно взглядывал на своего собеседника в бекеше, были совершенно ясны и трезвы.

Селифан поднялся было вторично, с намерением поблагодарить да и отправиться восвояси.

Лука Лукич встал перед ним, заградив дорогу, и с ухарски-сановитой повадкой распахнул свою шубу.

- Проси ты у меня, милый человек, чего только душа твоя пожелает, и Лука Лукич - моей матери сын - все это тебе с нижающим удовольствием предоставит. Хошь сладкой водки? Могу!.. Эй, малец! Сладкой водки французской графинчик предоставь на сей стол по эштафете! А, может, денег хошь? И денег могу, сколько потребуетца. На, получай, доставай себе сам из моего кредитного общества!

И он, выложив на стол замасленный толстый бумажник, усердно стал совать его под нос хмельному Селифану.

- Ты, говорю, получай на свой пай, сколько тебе потребуетца: в эфтим разе препятствия от нас нет! - продолжал он, напуская на себя размашистый экстаз широкой натуры. - Ты все, что хошь, то и бери за себя: только говорю, компанства не рушь, потому я из себя такой человек есть, что никак без этого мне