превосходительству Амалии Потаповне фон Шпильце. Обсудив дело, генеральша в ту же минутку послала за своим вечным фактотумом, Сашенькой-матушкой, мнимой теткой господина Зеленькова, которая по- прежнему продолжала проживать на своем скверном пепелище. Хлебонасущенский, однако, по своей предусмотрительности и осторожности, счел за лучшее уехать ранее прихода этой достойной особы, которой немедленно были сообщены, лично самой Амалией Потаповной, очень важные и секретные инструкции. Результат этих инструкций, равно как и общий результат чрезвычайного совета, читатель узнает непосредственно из глав последующих.

XXX

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ ПОД НОВОЙ КЛИЧКОЙ

Проснулся наутро Селифан Ковалев часу в пятом и долго сна своего не мог одолеть, к великому неудовольствию водовоза, который, стоя с своей бочкой у ворот, раз восемь уже принимался дергать за ручку дворницкого звонка. Первых четырех Селифан Ковалев и не почувствовал; пятый кое-как отдался в его ухе, на шестом он смутно подумал себе сквозь сон: 'Надо быть, звонят', - и на этом вполне справедливом предположении снова было успокоился сном блаженного; но седьмой звонок привел его к сознательному подтверждению предшествовавшей мысли, что точно, мол, звонят.

- Коего черта несет там спозаранок?.. Встать, нешто, отомкнуть ворота, али еще соснуть малость? Пущай его звонится!

Наконец пронзительный звон в осьмой раз вполне уже заставил его проснуться. Вскочил Селифан с горячей лежанки, господа бога мимоходом помянул бормотаньем, почесался, прочухался, и слышит - трещит его головушка, больно трещит: опохмелья, значит, требует.

Пошел он, по утреннему обыкновению, босиком отворять ворота.

- Ты что, леший, не отпираешь? Инда кляча промерзла!

- Трещит, брат, тово...

- Шибко?

- Шибко... не приведи бог, то-ись...

- Зашибся, значит?

- Было дело, по малости...

- Опохмелиться надо...

- Это точно что...

- Пойдем?!

- Никак этого невозможно, потому - рано еще: в фартал надо сбегать в девять часов, панель тоже скребсти, дрова таскать... Опосля фарталу смахаю.

- Эвона, 'фартал!'... Нешто, пущай трещит башка до тех-то пор?

- Пущай ее!!.

- Пройдет до девяти-то, буде тово хватишь!

- Никак нет, знаю я в себе эту ризолюцию: хуже, гляди, сделаешь; лучше, как ни на есть обождать; опосля хвачу.

- Ну, шут те дери! Орудуй сам по себе, коли так!

Селифан постоял-постоял, зевнул раз пяток на остром холодке - все-таки трещит окаянная. 'Такая, значит, линия и такой предел, что ничего не поделаешь, окромя того, что опохмелиться человеку беспременно надо'.

На этом он и порешил сам с собою.

Справил, как быть надо, всю свою должность дворницкую: воды да дров по жильцам натаскал, лестницы кое-где для виду подмахнул, панель поскреб и в квартале совершил обычно-утреннее посещение с книгой да с отметками - а все-таки трещит, проклятая, ничуть не желает затихнуть и похмельную чарку настойчиво требует: просто - моченьки нету, хоть ложись да помирай на месте.

Нечего делать, против линии не пойдешь, - и Селифан Ковалев спустился в преисподнюю ближайшей распивочной, хватил косушку, закусил капустой кислой и вышел с твердым намерением приняться за работу. И точно, принялся - только горит его душа; как ни ретиво старается он грязно-ледяные глыбы с мостовой железным ломом скалывать, а она горит да горит и словно бы все подмывает его: 'Не спуститься ли, мол, Селюшка?' - 'Нишни, не балуй!' - строго выговаривает он самому себе, а душа и знать не хочет этих строгостей: 'Ой, спустимся, Селюшка! ублажимся, голубчик!' Поддался Селифан на это лукаво-сладкое искушенье, и перед обедом снова спустился и снова хватил. 'Ведь вот каков человек я есть окаянный! - укоризненно мыслит он сам с собою. - И знаю, что не резонт, что коли побежишь по этой самой дорожке, так и удержу на тебя не будет, а не могу, потому - тянет... Лучше бы уж было не ходить и не пить совсем, чем так-то... Эх, грехи наши тяжкие. Слаб человек, прости господи!..'

Разобрало-таки Селифана, и чувствует он, что на взводе состоит и что целый день-деньской ему таким манером промаяться придется: тут и опять-таки ничего, значит, не поделаешь, потому линия...

Часу в четвертом, только что прилег было Селифан Ковалев на свою лежанку задать доброго храпака и затем стряхнуть с себя всю эту блажь похмельную, над ухом его раздался звонок. Хожалый принес ему повестку явиться назавтра к одиннадцати часам утра в скую часть к следственному приставу, и при сем удобном случае, заодно уж, для порядка ругнул его за пьяный образ, причем дал доброго подзатыльника, в качестве доброго начальника, и удалился с гражданским сознанием верно исполненного долга. После его ухода, едва Селифан опять успел себе сладко растянуться на своем нехитром ложе, раздался вдруг новый звонок. 'Эк их расшатала нелегкая!.. Кого вам надо?'

У ворот стоял человек в бекеше с меховым воротником и нетерпеливо постукивал о сапог своей тросточкой.

- Какая здесь, любезный, квартера отдается? - спросил он.

- Да вам какую надо?

- Да ту вон, что у ворот билет наклеен.

- Та фатера - две комнаты и кухня с чуланом.

- А много ли ходит?

- Триста в год.

- Дорогонько... А покажи-ка ее.

- Сичас... Вы ступайте на ту вон лестницу, а я только ключи захвачу.

Господин в бекеше осмотрел квартиру и остался ею доволен.

- Хорошо. Я сегодня же переезжаю сюда, - сразу решил он на месте. - Ты уж, друг любезный, никому больше не показывай. На вот тебе задаток. Довольно будет три рубля?

- Очинно даже довольно.

- Ну, и прекрасно. А это вот тебе для первого знакомства! - И господин сунул ему в руку рублевую ассигнацию.

Дворник заметил, что бумажник у него не пуст. 'Надо быть, исправный жилец будет', - решил он про себя и пожелал осведомиться, как фамилия будущего постояльца.

Господин слегка замялся; но это было одно только мгновение, после которого он с предупредительной поспешностью ответил:

- Петров... Иван Иваныч Петров.

- Так-с. Чиновник-с, полагается?

- Нет... по торговой части - на коммерческой конторе служу.

Дворник поклонился и проводил с лестницы господина, который, спускаясь, повторил свое обещание переехать сегодня же, часу в седьмом вечера. 'Потому - человек я холостой, одинокий, - объяснил он, - сборы у меня невелики - всего на один воз только хватит, так у меня дело недолгое, горячее дело'.

И они расстались в ожидании переезда.

XXXI

БАЙКОВЫЙ ЛОЗУНГ

Часов около шести вечера, когда Селифан Ковалев ощущал по-прежнему еще некоторое приятное кружение в голове и неприятную трескотню в затылке, к воротам дома, хранимого его бдительностью, подъехал на простом ваньке давишний наниматель, а за ним, шагах в тридцати, остановился бойкий и сильный рысак одного из петербургских лихачей. Высокого роста, плотный человек, завернутый, что называется, по-старокупечески, в хорошую лисью шубу, быстро отстегнул богатую полость изящных, легких санок и, осторожно оглядясь во все стороны, неторопливо пошел вслед за господином в бекеше, стараясь не упустить его из виду. Лихач, в некотором расстоянии, тоже подвигался за этим последним.