тобой. Все перлы обнажу.Гляди: снега. Гляди: одна дрожуПод выстрелами. Сына не рожуЯ от тебя.Ведь ты Портос, портач. Ведь ты богач.Я – нищенка. Я – лишенка. Хоть плачь.Будь мой Сансон. Будь Гревский мой палач.Умру – любя.И, может быть, придет Тулуз-Лотрек,Такой горбатый, хлебный человек,Горбушка, шишка на макушке, векНе жравший всласть, — И зарисует мой горящий рот,И синий дождь, и мокрый эшафот,И мертвый глаз, и пляшущий народ,И ночи пасть.
Бар Фоли-Бержер
Девушка, девушка,Девушка моя... —Дай вина мне, девушка!...Позабудусь я.* * * ...не я, не я живу на свете.А входит в залу он,Он – это я. Старик, как мощный ветер,Суглоб, суров, спаленИ судоргой сведен былых желаний....Я – судоргою сведена... —Да, худо мне. Марией – в храм?!... -...по пьяниСюда я введена.Красивый бар. Отрубленные пальцыБокалов. В них, багрян,Горит сей мир. Закусываю смальцем —Вот, выверну карман... —А там, в подземке, – воробьиных крошек!...Газеты... соль... фольга —И глубко, в запахе бездомных кошек, —Ты, русская деньга...Орел и решка. И, оскалясь, брошу.И в люстру попаду.Французский фраер, господин хороший,Лови свою звезду! Нас полегло в бесснежных гатях много.А снег пошел потом,Плюя в лицо, укутывая БогаРязанским ли рядном,Руанским ли... – все выпало из лобных,Отверженных костей.Я волка-века слышу вой надгробныйИ плачу меж гостей.Вы в роскоши! В мантилиях парчовых!Все – в устрицах, икре! А смерд портовый, а Восток грошовый —Весь в грязном серебреДорог и войн. Недолго мне осталосьКурить над хрусталем.Коль нет отца – нет отчества. На жалостьНе бью перед тобой, блистающий Содом.А – рюмку со стола рукою птичьейСхвачу – и в глотку, и – об пол! —Затем, что скоро мне менять обличье,Что век мой, волк, ушел,Последнюю провыл мне песню в ушиВ тех голубых мехах, в снегах,Где смерзись комьями б, парижские вы души,Портянками – в ногах — Скаталисьбы, прилипли к пяткам босым, —А мы, а мы живем,И льем вино, и льем живые слезы,И в барах водку пьем!В Фоли-Бержерах – нашу ртуть, чей жутокОстрожный и топорный блеск.И жизнь моя – всего лишь промежутокМежду глотками – плескВ отрезанных, отрубленных бокалах,Ступнях, зрачках, кистях, —Девчонка, эй, налей: душе все мало!... —Я у тебя в гостях!Я – русский, русская, старик или старуха,Мне все равно – налей —Мне все одно: жестянки ли разрухи,Порфиры королей,Тюремных ребер прутья, вопли людаИ кружев блуда грязь, — На том я свете с милым Богом будуПить твой Бурбон, смеясьнад собою... Душечка,Девочка моя!Дай мне водки в кружечке —Позабудусь я...Дай в железке льдистой мне,Адской белизны:Все умрем мы – чистыми,В матушку пьяны.Облетим мы – листьями,Стертыми монистами,На последней пристаниБакенами выстынем,Пред Крестом и выстреломВ матушку пьяны...И, моя францужечка!... —Во вьюге белья... —Дай мне жизни в кружечке,Позабудусь я.
Призраки Французской революции
Этих песьих голов, этих бычьих рогов,Этих птичьих застылых зрачковС человечьими шеями диких богов —Не забыть мне во веки веков.Неужели вот это планида моя —Панихидные свечи сбирать,Экономя, в корзину, – да горы белья —Гимнастерки, портянки, – стирать?!...Неужели вот так собираюсь я жить —С побиральной сумой в полстраны?!Мир загаснет, коль мокрой рукой притушить.Вспыхнет – во поле мины: с войны.А в оврагах, в подлесках, где прячет рекаЛедяной живородный улов, —Песьи пасти, да волчьи зубы, рогаКрасноглазых, безумных козлов! Вы опять заплясали, держа в челюстяхАлой крови болотной огни.На ослепших копытах, на звонких костяхЗамесили вы ночи и дни! Вы воздвигнули красного камня дворцы.Снег хлестал в них седой бирюзой.Бородатые, хищные наши отцы,А наколка по скулам – слезой! Выводили птенят, боевых бесенят, —Вылуплялись с ружьем на плечеДа с копытом-копьем, да с мешочком, где яд —Под зубами, и блеск – на мече! Много нас – красных глаз. Мы летим саранчой.Мы вопим, разрушая хлевы.Кто укроет нам голову древней парчой,Кто нам даст человечьей жратвы?! Кто протянет травы?!Кто нальет молока?!Кто, уставши вперяться в раздрай,Скинув волчий тулуп, соль отерши с виска,Сволокет на закланье в сарай?!И, храпя и хрипя, и, крутясь под ножом,Зверий век прокляня до хвоста,Роговицами красными лед мы зажжем,Раскалим корневище креста! И, когда воплывут топоров кораблиВ наши шеи, – прошепчет мясник:«Зверобоги России!... Откуда пришли?...Не понять гулкий мык, грозный рык!...Вы не наши!... Издревле славяне добры!...Злое семя, отравный обрат!...»Робеспьер ладит копья. Дантон – топоры.Топорища и древки кровят.И потеют багрянцем во тьме лезвия.Спит под снегом баранья страна.И теку с Божьих губ —сукровь, боль, ектенья —Ночью Варфоломея, одна.
Клод Монэ. «Скалы в Этрета»
Да, мне сказали. Знаю. Я больна.Я чую: долго мне не протянуть.Но я хочу анжуйского винаИ сливу из Бургундии – на грудь.Да, сливу цвета моря и волны.Ее куснуть – уже не хватит сил.Снега и колья выпитой войны.Да, тот не русский, кто в огне не стыл.Рубахи рваной ворот починю.Веревочку нательного крестаСвяжу узлом. Молюсь сто раз на дню.Над изголовьем – «Скалы в Этрета».О синий цвет, земной победный цвет.Морская кровь. Кострище синих вод....Тот календарь в дому сгоревшем дедСлюнявил, чая: завтра не умрет,А к речке, что, как синяя чехонь,Горит в разломе ледяных снегов,Сойдет, смеясь, сияя как огонь,По козьей тропке белых берегов.А мир!... – собаки, высунув язык,Метут за ним метелками хвостовПокатый горб холма, и детский крикВисит орехом посреди кустов,Орехом золотым! О, мех собакЧернеет сажей в яркой белизне...И старая рука сожмет пятак —В кармане ватника, на самом днеВоенном... – о, какая белизна.И синяя река. И новый век.А там, где умерла его война,Стоит пацан, ест вместо хлеба снег.А там, где умерла его жена — Французский синий цвет до горла, доКричащих уст. Морская ширь виднаДо дна – Люси, Веро, Каро, Мадо.И он совал в худые пальцы ейСвечу, что приволок чужой кюре.И ветер бил. Сильнее, ветер, бей!А он хотел икону в серебре —К ее губам... – вот этот зимний день!И пацанов салазки! И реку —Чехонь во льду! И кружевную теньБерезы на опаловом снегу,На розовом и желтом, как желток,На палевом, серебряном, родном...О, Господи, коль Ты – великий бог,Дай умереть ему великим Сном.И пусть, на скалы глядя в Этрета,Чей синий глянец коробом