пронесли!А изящный сей городТо нам – германский клинок,То – дождь Ла-Манша посыплет за ворот:Сорван погон, белый китель распорот,Господи, – всяк одинок! Ах, витражи глаз лучистых и узких,Щек молодых витражи —Руки в морщинах, да булок французскихНа – с голодухи! – держи!Встаньте во фрунт. Кружевная столица,Ты по-французски молчи.Нежною радугой русские лицаСветятся в галльской ночи.В ультрамарине, в сиене и в саже,В копоти топок, в адуПесьих поденок, в метельном плюмаже,Лунного Храма в виду!Всех обниму я слепыми глазами.Всем – на полночном ветру —Вымою ноги нагие – слезами,Платом пурги оботру.
Разрыв
Взял грубо за руку. К устам, как чашу,Поднес – пригубил – и разбил.О боги, боги. Мы не дети ваши.Вы нас пустили на распыл.Подруга, слышь, – молочных перлов низкаМне им подарена была!... —Мне, нежношерстной, глупой кискеС подбрюшьем рысьего тепла...Подруга, ты умеешь по-французски,А мне – невмочь. Слоновой кости плечТы помнишь свет? И взор степняцкий, узкий,Светлей церковных свеч.Златые бары, грязные вокзалы,Блевотный, горький дух такси.И то, как Русь веревками связала —Чрез все «тубо» и все «мерси» — Мне щиколотки – чтоб не убежала!И кисти рук потресканных – чтоб яВсю жизнь, кряхтя и матерясь, держалаЧан снежного, таежного белья! Чтоб, в уши завинтив ее алмазы —Блискучий Сириус, кроваво-хлесткий Марс —Под выстрелами умирала сразу,Как при разрывах принято у нас.И ты, фрондер, любовник фатоватый,Песнь лающий в ненашенскую тьму,Не заподозришь, что не девки мы – солдаты:По гордому наследству, по умуНеженскому, которого разрывомНе испугать: – мы – пуповину рвем! Прощай. Лишь в пустоте порвавшись – живы.Лишь лоскутами яркими – живем.А лоскуты сшивает в одеялоБезносая, безгрудая, – Она...Отыдь. Уже тебя поцеловала.Уже тебе ни капли не должнаСвоей карминно-винной, царской крови,Тугого тела, яростной души....Умру – бери портрет, целуй глаза и бровиИ ноздри раздувай, припомнивши духи.И бормочи в слезах свои Пардоны,И Силь Ву Пле, и Господи Прости, —Не надо мне, Париж, твоей короны:Я голяком хочу на Русь ползти.
Мементо Лютециа
Метель громадой тысячи знаменУкрыла мавзолейный мрамор...Да, здесь остался, кто в судьбу влюблен —Три пастуха да старец Симеон,Портрет, ножом изрезанный, без рамы.Снег льет с небес – горючий, голубой.Он льет и засыпает нас с тобой,Наш мир гранитный и рогожный.Прилив – отлив. Гей, ледяной прибой!Немым – пред смертью – спеть возможно.Да, можно петь! И выть! И прокричать,И высыпать половой – слово.Нам Каинова спину жжет печать.Нам не поклонятся, не крикнут: «Исполать!» — Народы, чужды и суровы.А будут молча, зубы сжав, смотреть,Как мы в геенне огненной горетьЗачнем; как в выстывшей купели,Утробно сжавшись, мертвые – на треть,Мы будем песню петь, что – не допели.Что не допели во хмельных, донских степях.Не прохрипели в пулевых, взрывных поляхТам, на Дуге, на Курском Коромысле.Ту, что шептали чревом – в рудниках.Ту, что – когда в петле завислиЕлабужской ли, питерской – нутромСтенали! Выдыхали! Вырывали —Как жилу зверя рвет охотник – вон!Как древо – топором —Корявое, что выживет – едва ли...Но выживали – с песней на устах!С широкой, как метель и ветер! С этой —Сияющей, как иней на крестах,Как кровь – с гвоздей – на Божиих перстах,Смеющейся у гроба: «Смерти – нету!...»Да, здесь остался нищ – и стар, и млад.Россия – свищ. В нем потроха горят,Просвечены рентгеном преисподним.Мы кончены. Нас нет. Бьюсь об заклад:Кто в белизне сгорит – уйдет свободным.Глядите все: горят лабаз и мышь.И, Башня до небес, – как страшно ты горишьСреди серебряного града! То Вавилон?!......А где-то спит малец ПарижВ руках у минорита-брата.А может, францисканца?... КапюшонЗасыпан снегом; кашлем рот спален;Слезу вберут сухие щеки;И на руке, как на реке, малец —Ситэ в снегу, начало и конец,И синий небосвод высокий.И нам в тебя, Париж мой, не сбежать.Тебя нам на руках не подержать,В Нотр-Дам не преклонить лбы наши бычьи.Нам здесь осталось петь и умирать,А в серафимском, волчьем ли обличье — Равно.Кури говно да пей виноИз нефти, сулемы. ВеретеноКрути с куделею метели:Вперед, назад. Ты был живой – давно.В гробницу ляг. Под алое рядноГранита. Кость царя, слуги – одно.Найдут через века. Сочтут темно.Об этом пой. Об этом мы – не спели.
Королева Марго
1. Свадьба Обвожу застылыми очьмиЭтот мир.Кровью простыню ожгла, слезьми... —Сколько дыр!...С кем я, Боже, только ни спалаНа пуху...Перед свадьбой – как топаз, светлаНа духу.Изгибали ржавой кочергой.Били в грудь.Перед свадьбой – помолюсь нагой,Как- нибудь.Дзынь бокалов! Бом тимпанов! СверкПлеч и шей!...Так любила: камеристку Смерть —Вон – взашей.В жизни – тела желтый жмут лимонДо костей.Перед смертью – побрякушки вон,Вон – гостей.Вон – парчу и злато, солод вин,Жемчуга.Перед смертью – ты одна, один,И снега.Царские – богат куничий мех!... —Шубы – в пух...Перед смертью помолюсь за всехЯ старух.Ибо там, давно, они, как я,Пили всластьЛед, и мед, и холод бытия,Стыдь и страсть.И в последнем кубке мне несетМой корольСнова: ночь, мороз, и крик, и лед,Снова – боль.Ведь пока мне больно – значит, яНе ушла!...Гости, гости, – сирая семьяВ ширь стола...Ешьте, пейте, – до отвала вин!......Пьян и сыт,На закраине стола – один —Бог мой спит.2. Ла Моль Я в глаза тебя бью!...Я целую твоиЗубы – белой полоской прибоя...Не упрятаться в мышью нору от любви.Под широкими звездами – вою.Ты колдун. Ты царапал мне крест на груди.Ты летел сквозь меня вороненком.Ты хрипел: «Королева!...» Вранье исследиДа замеряй рулеткою тонкой.Изучи жуткий огнь ненавидящих глаз,Хохот хилых лопаток разрываИ пойми, что все счастие – здесь и сейчас,А что будет – угрюмо и лживо.Помню узкие, стеблями, ноги; щеку —Лунным кратером; щучию спину.Ты танцуя вошел. Ты раздвинул тоску.Будто нож, из себя тебя выну.Помню – прозвищу выдохну в ухо: «Ла Моль!...»«Хендрикье!...» – «Рафаэлло!...» – «Джорджина!...»А на деле – разрезала русская больИ подвздошье, и бабью брюшину.Помню сине-зеленое море и хлад.Зубы клацали. Шуба не грелаНи душонку, что вечно глядится назад,Ни корявое – коркою – тело.Хлеб горячий телес! Ешьте, птицы небес!Чайки сыпались. В губы
