ничем не обижен?

- Нет, господин Карл.

- Едой снабдили?

- Да, господин Карл.

- Задание одно: хорошенько готовься. Будем сочинять.

- До свидания, господин Карл.

Не буду описывать, как шел через парк в окружении зорких карловских агентов. Я был рад, что наконец добрался до калитки, а потом, пожевав что-то на кухне, сел за письменный стол. Я должен был думать о том, что увидел, и не потому, что об этом распорядился Карл. Я не могу не думать о том, что кровно меня волновало... Все это каким-то образом я связывал со своим нелепым пребыванием в страшном, уродливом мире. Я не могу понять одного: неужели человек может мириться с голодом и унижениями, с тысячью несправедливостей, главная из которых: у кого-то все, а у кого-то ничего. Неужели нельзя устроить так, чтобы всем было хорошо?

Жаль, не смогу увидеть Роба, он бы ответил на этот трудный вопрос, он бы просветил меня. А может быть, самому найти Роба? Нет, нет, я только подведу его, наведу на след. Буду уж сидеть тихо, смотреть, запоминать, авось наблюдения мои пригодятся...

Ри мне поможет...

Ри? Шальная, безумная мысль! При чем здесь Ри? Чем она сможет помочь? Не помешала бы...

Нет, чувствую, Ри может помочь. Но не сразу, наверное. Что-то в ней есть. Но никак не рассмотрю. Мешает мне, наверное, то, что она очень симпатична, субъективизм туманит верную оценку, уводит в сторону...

Скоро заявится Карл, и мы, как он выразился, будем сочинять.

Почудился шорох - я обернулся. Оказывается, Карл уже в кресле, изучает меня!

- Займемся, Чек, делом, - угрюмо сказал он. - Прошу к аппарату. Ну, с чего начнем?

- Я думаю, - раздумчиво ответил я, - с поэзии. Столько впечатлений! Пока они не исчезли, нужно поторопиться.

- А конкретно?

- Давайте сочиним об охоте.

- Молодец, запомнил. Ну-ну.

- Есть уже одна строчка.

- Даже так! Какая же?

- 'О, соколиная охота!' Можно продолжить - пустяк, мол, для кого-то.

Карл оживился и продекламировал:

О, соколиная охота!

Пустяк, наверно, для кого-то!

- Ура! Опять пришла суббота! - подхватил я и предложил рифмовку: суббота-ворота. Мол, открывай ворота.

Карл опять соединил две строчки: Ура! Опять пришла суббота!

Приятель, открывай ворота!

Таким способом мы придумали целое стихотворение. Наиболее удачными, с точки зрения Карла, были такие строчки: Сложнее с соколом охота,

Чем с гарпуном на кашалота!

Гонись за уткой, лезь в болото

Работа до седьмого пота!

Да, соколиная охота

Достойна высшего почета!

- Ну, Чек, - ликовал Карл, - давно я так вдохновенно не работал. Еще чем порадуешь?

- Прошу включить диктофон. - Замерцали лампочки, и я стал рассуждать о работе гениального скульптора, которая, безусловно, принесет бессмертие Карлу Великому. Коснувшись художественных достоинств гигантского изваяния, я не мог не отметить скромность человека, с которого вылеплен столь выразительный портрет. Отдельно я говорил о карловском лице, отдельно - о жесте левой руки, отдельно - о жесте правой. И конечно же - о могучих ногах, которые прекрасно несут прекрасное тело. Особого внимания удостоилась надпись 'Это я. Отныне и навсегда' и предполагаемый ландшафт, где будет установлен редчайший монумент... Карл слушал, улыбался, покачивал головой и наконец сказал:

- Неужели, Чек, ты и вправду так думаешь? Обо мне? Ладно, увидим. Но пока я доволен. Итак, до встречи утром.

Карл не разрешил себя провожать и гордо удалился. Я опять остался один, наедине с мрачными мыслями. Что же происходит со мной? Очень похоже на суровые испытания. То и дело содрогаюсь я, размышляя о человеческой низости, о дрянных поступках самого совершенного земного создания. Не перестаю удивляться: как высоко может вознестись человек и как низко себя уронить...

Опять, как вчера вечером, обступила тяжесть и застучало в висках. Я оделся и вышел подышать прохладой. Полюбовался на звезды - на эти, не освоенные человеком иные миры...

Прободрствовал до пяти утра, но тяжесть не растворялась, в висках по-прежнему оглушительно стучало. Назойливо лезли мысли, требовали ответа...

Уговорил себя лечь и наконец уснул. И был разбужен телефонным звонком. Ри бодро приветствовала:

- Доброе утро!

- Доброе... - спросонья пробормотал я.

- Уже половина девятого!

Я бросился приводить себя в порядок и одеваться. Спасибо Ри, не то бы пришлось оправдываться перед Карлом. А когда вошел в приемную, первым делом сказал девушке:

- Примите мою благодарность. Я бы проспал.

Вышел Карл, и повторился вчерашний путь. Карл действовал так, будто меня рядом не было, и собирался в дорогу он один.

Он долго облачался в костюм, похожий на скафандр, тщательно застегивался и зашнуровывался. Я понял: то же самое надлежит сделать и мне. Костюм, предназначенный для меня, находился здесь же, на вешалке. Внизу, на подставке, массивные тяжелые ботинки взглядывали на меня блестящими металлическими пуговками - ну что ты медлишь, поторапливайся!

Карл, завершив одевание, подхватил прозрачный колпак, перенес его на согнутую левую руку и парадно зашагал на крышу к геликоптеру. Я, повторив действия Карла, поспешил вслед за ним.

Геликоптер мотал нас в воздушных потоках целых полдня. Карл стоически выдерживал эту пытку, хмурился и упорно молчал. Лишь однажды извлек из-под сиденья записную книжку, что-то черкнул в ней и произнес с назиданием:

- Видишь, Чек, мысль работает в любых условиях, даже в самых неблагоприятных. Пишу? А ты ленишься, любишь поспать. Нехорошо!

- Исправлюсь, господин Карл.

- А, - махнул он рукой и отвернулся.

Приземлились на небольшом космодроме. Три громоздких ракеты, окруженные ажурными фермами, были нацелены в небо. Настроение у меня поднялось - словно от встречи с особенно дорогими людьми. Действительно, от всего, что я увидел, веяло щемящей близостью, было до малейших деталей знакомо, хотя я находился здесь впервые...

Нас мгновенно окружили люди в кожаных куртках, с серебряными эмблемами на форменных фуражках. В центре эмблемы изображена ракета, похожая на меч.

Карла куда-то любезно пригласили, но он выразительно постучал пальцем по циферблату ручных часов: времени нет. И тогда пустынная местность ожила, все забегали, заметались; подъехали машины-заправщики с пузатыми высокими цистернами, выбросили к основаниям ракет ребристые длинные хоботы.

Хоботы задрожали, загудели, выпрямились на изгибах; я завороженно наблюдал за простой операцией, которая называется заправкой горючего, вдыхал его забытый острый запах.

- Бездельничаешь, - усмехнулся Карл. - Не найдешь себе занятия?

- Почему же? - нахмурился я. - Меня заинтересовал этот гофрированный проводник жидкой массы. Глядите, как он прыгает от толчков подающего движка. Нельзя ли от этого избавиться?

- Для чего? Пусть себе прыгает. Эдакий удав-попрыгунчик! Нервы успокаивает.

- А с точки зрения техники безопасности? Если движок включат неожиданно, так по ногам хлестнет!

- Да? Ну подумай. Нисколько не возражаю. Однако вперед. Нас приглашают в кабину.

Мы надели прозрачные колпаки, прикрутили их к шейному металлическому обручу и направились к ближайшей ракете.

Я хорошо разглядел: наш космический корабль очень устаревшей конструкции. Утомительные переходы с площадки на площадку, без лифтового приспособления, отнимают у космонавтов силы, которые понадобятся в полете... Слишком габаритный двигатель, много ненужных приспособлений... Лететь, конечно, можно, излишества не исключают высоких летных данных ракеты, это блестяще доказано практикой...

Вслед за Карлом я занял свое место во второй кабине. В первой, у обширной приборной доски, расположились два космических пилота. В иллюминатор мы увидели, как развалились, словно лепестки огромного железного цветка, опорные фермы, и услышали четкие команды приготовления к старту.

Через полчаса мы уже не могли шелохнуться, придавленные к креслам все возрастающей скоростью и земным притяжением. Но вот Земля отпустила нас, и Карл всплыл к потолку, как рыба. А меня удерживали ремни, которые я не хотел отстегивать, привлеченный земными видами.

Карл, барахтаясь, с трудом опустился в кресло, пристегнулся и тоже прильнул к иллюминатору.

Да, Земля-красавица была поистине великолепна. Так вот почему космонавтов всех времен так потрясала ее необыкновенная красота! Где еще увидишь столько красок, такой своеобразный пейзаж, где еще почувствуешь такое величие и гордость за щедрую колыбель человечества, за космический феномен... И подвиг матери-Земли понимается лучше, и сущность человеческая постигается глубже, и острее осознается твой собственный долг перед всеми живущими на Земле... Об этом восторженно говорили, об этом возвышенно писали почти все космические путешественники, и я с радостью повторяюсь вслед за ними: да здравствует планета Земля - наша общая гордость, наше общее достояние, наш общий дом!

- Гляди! - воскликнул Карл. - Видишь, сверкнула излучина? Там начинается граница моих владений.

- А там? - показал я в противоположную сторону, на темно-красные