В своем дипломном проекте Аркадий приступил к расчетам механического оборудования. Он редко обращался к Недосекину; тот, в сущности, лишь формально числился консультантом, но к компоновке продуктового цеха Сергей Львович проявил интерес. Поняв, что Ремизов остался верен своему решению и взял аппарат Трунова, Недосекин сказал:

— Чертежи продуктового цеха я не подпишу — это миф, рожденный упрямством. Я уже предупреждал, что он вызовет понижение ваших шансов на успех.

В тот же день Недосекин отправился к Трунову и заявил ему, что слагает с себя обязанности консультанта диплома Ремизова; не говоря об истинной причине своего решения, он объяснил это тем, что не намерен ждать, пока его освободят «сверху».

— А к этому все идет, — сказал он. — После того как Ванин отхлестал на конференции, вы, разумеется, по его указаниям делаете все, чтобы совершенно удалить меня от дел в институте. Что же, такова логика. Бей до конца!

Недосекин устало и недобро усмехнулся; отняв руку ото лба, он принялся рассматривать кончики пальцев, скорбно и презрительно поджав губы.

— Слова, слова-то какие! — покачал головой Трунов. — «Отхлестал», «бей до конца»…

— А я все-таки считаю, Антон Павлович, — перебив Трунова, опять заговорил Недосекин, — никому не дано право избивать меня публично.

— Опять «избивать»! Вот полюбились вам словечки. Никто вас не думал избивать. А убеждения ваши так и следовало публично осудить: вредные убеждения, чужие! — Антон Павлович нахмурился. — И незачем обижаться. Лучше прислушались бы к советам товарищей да проверили свои взгляды. И потом… — Антон Павлович неожиданно сердито вспыхнул, — когда берете в руки иностранный журнал, не забывайте, что вы советский гражданин! И не тащите в науку всякую дрянь и рухлядь под видом новинок!

— Знаете, Антон Павлович… С меня достаточно одной отповеди Ванина. На много лет.

— Ну, ваше дело, — буркнул Трунов.

Это была не первая их беседа. В последнее время Недосекин сам искал случая поговорить, но, начиная, первый обрывал разговор. Для Трунова ясно было, что слепое заимствование иностранных научных источников, без отбора и осмысливания привело Недосекина к тупику.

Опустив голову, обхватив лоб пальцами, локтем опираясь о ручку кресла, Недосекин сидел с видом человека, остановленного в своих мыслях внезапным препятствием.

— Собственно, что же? — пробормотал он, поднимая голову и оглядываясь вокруг; быстро встал, отошел к окну, отдернул штору.

Он ничего не увидел в окне — там была ночь, без огней, без звуков.

— Да, собственно, что же? — повторил Сергей Львович с ожесточенным недоумением.

«Для чего, спрашивается, нужен этот проект Ремизова? — думал он. — Что изменится в мире, если появится проект какого-то Ремизова?» Резко задернул штору, прошел к креслу, сел.

— Ваш аппарат, Антон Павлович, Ремизов уже запроектировал, — сказал он как бы между прочим.

— Знаю, знаю, — качнул головой Трунов.

Выдержав паузу, Недосекин осторожно выразил удивление: аппарат не испытан, а Трунов позволяет студенту выносить его на суд аудитории.

Трунов сказал, что у него, как автора, нет сомнений в своем изобретении. А то, что студент взял аппарат для проекта, — это в конечном счете дело студента.

Сергей Львович учтиво наклонил голову.

— Мне ясно. Спасибо.

Он снова помолчал, не желая подчеркивать связи между его решением о снятии с себя обязанностей консультанта и аппаратом Трунова.

— Так вы назначьте консультанта, Антон Павлович.

— Я сам буду консультировать.

— Весь проект?

— Конечно.

— Пришли к соглашению. — Недосекин приподнялся в кресле, но опять сел. — Разрешите задержать ваше внимание еще на несколько минут.

— Пожалуйста, пожалуйста…

Недосекин прикрыл глаза ладонью и задумался, собираясь с мыслями.

Сергей Львович около трех лет занимался вопросами физики. Убеждения, за которые его «отхлестали», как он выражался, не были случайными. Взгляды Сергея Львовича вырабатывались годами, так же как годами он обращался лишь к западной научной мысли. Он не думал сейчас ни пересматривать, ни тем более отказываться от своих взглядов. Он не знал никаких других и не чувствовал в них нужды. Сергей Львович нашел оправдание своему потерпевшему фиаско методу в химии. Это было нерадостное оправдание, заключающееся в том, что бесполезны человеческие попытки до конца познать явления природы. Но что делать? Ведь и те западные ученые, которым симпатизирует Сергей Львович, вполне научно обосновывают — Сергей Львович подчеркивает эти слова, — вполне научно обосновывают свою и его, Недосекина, позицию.

После научной конференции Сергей Львович стал чаще засиживаться в кабинете профессора. Они расставались по-прежнему недружелюбно, но Недосекин опять искал случая побыть с Труновым наедине. Говорил он обычным своим сдержанно-пренебрежительным тоном, который должен был указать собеседнику на бесплодность возражений. Важным для Сергея Львовича было не то, что возразит Трунов, а важным было его, Недосекина, собственное мнение.

— Что вы думаете, Антон Павлович, о последних событиях в физике? — неожиданно спросил Сергей Львович.

— Какие именно события вы имеете в виду?

— Я имею в виду открытие новых элементарных частиц. Не правда ли, очень занятно? Ученые были убеждены вплоть до 1932 года: проблема материи решена до конца. А именно: все материальные частицы состоят из протонов и электронов, а все физические и химические силы, за исключением сил тяготения, могут быть сведены к электрическим силам.