Я инженер-гидростроитель Карцев.Я не из хилых валидольных старцев,хотя мне, мальчик мой, за шестьдесят.Давай поговорим с тобой чин чином,и разливай, как следует мужчинам,в стаканы водку, в рюмки - лимонад. Ты хочешь, - чтобы начал я мгновеннопро трудовые подвиги, наверно?А я опять насчет отцов-детей.Ты молод, я моложе был, пожалуй,когда я, бредя мировым пожаром,рубал врагов Коммуны всех мастей. Летел мой чалый, шею выгибая,с церквей кресты подковами сшибая,и попусту, зазывно-веселы,толпясь, трясли монистами девахи,когда в ремнях, гранатах и папахея шашку вытирал о васильки. И снились мне индусы на тачанках,и перуанцы в шлемах и кожанках,восставшие Берлин, Париж и Рим,весь шар земной, Россией пробужденный,и скачущий по Африке Буденный,и я, конечно, - скачущий за ним. И я, готовый шашкой бесшабашносрубить с оттягом Эйфелеву башню,лимонками разбить витрины вдрызгв зажравшихся колбасами нью-йорках, - пришел на комсомольский съезд в опорках,зато в портянках из поповских риз. Я ерзал: что же медлят с объявленьемпожара мирового? Где же Ленин?«Да вот он...» - мне шепнул сосед-тверяк.И вздрогнул я: сейчас ОНО случится...Но Ленин вышел и сказал: «Учиться,учиться и учиться...» Как же так? Но Ленину я верил... И в шинелия на рабфак пошел, и мы чумелина лекциях, голодная комса.Нам не давали киснуть малахольноМаркс-Энгельс, постановки Мейерхольда,махорка, Маяковский и хамса. Я трудно грыз гранит гидростроенья.Я обличал не наши настроения,клеймя позором галстуки, фокстрот,на диспутах с Есениным боролсяза то, что видит он одни березки,а к индустрийной мощи не зовет. Был нэп. Буржуи дергались в тустепе.Я горько вспоминал, как пели степи,как напряженно-бледные клинкинад кутерьмой погонов и лампасовв полете доставали до пампасов,которые казались так близки. Я, к подвигам стремясь, не сразу понял,что нэп и есть не отступленье - подвиг.И ленинец, мой мальчик, только тот,кто, - если хлеба нет, коровы дохнут, -идет на все, ломает к черту догмы,чтоб накормить, чтобы спасти народ. Кричали над Россией паровозы.К штыкам дрожавшим примерзали слезы.В трамваях прекратилось воровство.Шатаясь, шел я с Лениным проститься,и, как живое что-то, в рукавицегрел партбилет - такой, как у него. И я шептал в метельной круговерти:«Мы вырвем, вырвем Ленина у смерти
