И мальчиками в очередной раз овладела жажда приключений
– Слушай, Гекки, пойдешь со мной, если я впереди пойду?
– Не по душе мне это, Том, – а ну как там Индеец Джо?
Том дрогнул. И все же, искушение было настолько сильным, что мальчики решили попытать счастья, договорившись, впрочем, что, если храп прекратится, они тут же дадут стрекача. И оба начали на цыпочках, гуськом, прокрадываться на другой конец дубильни. Когда до храпуна осталось шагов пять, Том наступил на сучок, и тот с громким треском переломился. Спящий застонал, заерзал и на лицо его пал свет луны. Это был Мэфф Поттер. Едва он зашевелился, сердца мальчиков замерли, а надежды так и умерли вовсе, но теперь все их страхи улетели прочь. На цыпочках же они выбрались сквозь пролом в дощатой стене наружу и, отойдя на несколько шагов, остановились, чтобы попрощаться. И тут по воздуху ночи снова поплыл протяжный, погребальный вой! Мальчики, оглянувшись, увидели бродячего пса, который стоял, поняв к небесам нос, в нескольких футах от Поттера –
– Господи, так
– Слышь, Том, – говорят, в полночь, недели две назад, бродячая собака заявилась к дому Джонни Миллера, да как завоет, а в тот же вечер туда еще и козлодой прилетал, сидел на перилах веранды и пел. И ничего, все живы-здоровы.
– Да знаю я. И что? Разве в следующую же субботу Грейси Миллер не повалилась в кухонный очаг и не обожглась до жути?
– Так-то оно так, но ведь не
– Ладно, подожди еще, увидишь. Покойница она – такая же, как Мэфф Поттер. Так говорят негры, а уж они-то, Гек, в этих делах толк знают.
Мальчики разошлись, погруженные в глубокие размышления. Том, чувствуя себя совершенно измотанным, влез через окно в спальню, с ненужной осторожностью разделся и заснул, успев поздравить себя с тем, что никто его не хватился. Он и не знал, что тихо похрапывавший Сид вовсе не спал – и уже около часа.
Когда Том пробудился, Сида рядом не было. Судя по свету в окне, время стояло позднее, да и сам воздух говорил об этом. Том испугался. Почему его не разбудили, почему не тормошили, пока он не проснулся, как это делалось всегда? Душу Тома наполнили дурные предчувствия. Он оделся – быстро, за какие-то пять минут – и сошел вниз, по-прежнему сонный, ощущающий, как ноет все его тело. Семья, уже успевшая позавтракать, сидела за столом. Ни слова упрека Том не услышал, однако и взглядом встречаться с ним никто не желал, – в столовой стояло церемонное беззаботный вид – напрасный труд: ни одной улыбки в ответ, – и Том тоже примолк, и душа его погрузилась в бездну отчаяния.
После завтрака тетя призвала его к себе, и Том почти возликовал, надеясь, что она его высечет – куда там. Тетя расплакалась, спросила, как мог он уйти из дома, как мог разбить ее старое сердце, а затем сказала ему, что он обрекает себя на погибель, что сведет седину ее с печалью во гроб, что пытаться спасти его она больше не станет, потому что попытки эти бессмысленны. Все это было хуже тысячи порок, сердце Тома заныло почище тела. Он расплакался, стал молить о прощении, обещать и обещать, что совсем исправится, и тетя отпустила его, однако Том понимал, что прощение он получил не полное, а доверие, которое она питала к нему, сильно пошатнулось.
Ушел он от тети таким несчастным, что даже не стал сводить счеты с Сидом, и тот совершенно напрасно удрал из дома через заднюю калитку. В школу Том приплелся удрученным и грустным и, получая вместе с Джо Харпером порцию розог за вчерашний прогул, хранил выражение человека, чье сердце тяготят печали, к подобным пустякам безразличные. После порки он сел на свое место, уперся локтями в парту, опустил подбородок на ладони и уставился в стену неподвижным взглядом страдальца, который уже познал в жизни все и, куда ему теперь направить стопы свои, не знает. Один из его локтей упирался в нечто твердое, жесткое. Том долгое время терпел это неудобство, потом медленно и печально сдвинул локоть, вздохнул и взял помеху с парты. Помеха была завернута в бумажку. Том развернул ее. Последовал протяжный, тягучий, исполинский вздох, а затем сердце Тома разбилось. Взорам его предстала медная шишечка от каминной подставки для дров!
Последняя соломинка переломила спину верблюда.
Глава XI. Тома угрызает совесть
Около полудня городок всполошила страшная новость. Телеграф, о котором тогда никто еще и не мечтал, для этого не потребовался; известие о ней перелетало от человека к человеку, от дома к дому, от одного скопления людей к другому со скоростью лишь не намного меньшей, чем телеграфная. И разумеется, директор школы распустил ее учеников – поступи он иначе, его никто в городке не понял бы.
Говорили, что рядом с убитым найден окровавленный нож, и что кто-то признал в нем нож Мэффа Поттера. Говорили также, что один загулявшийся допоздна горожанин наткнулся часов около двух ночи на Поттера, омывавшегося в ручье, и что тот немедля удрал – поведение странное и особенно в том, что касается омовения, каковое в круг привычек Поттера никогда не входило. А еще говорили, что весь город уже обшарили в поисках «убийцы» (широкая публика справляется со скрупулезным изучением улик и вынесением приговора очень быстро), однако найти Поттера не удалось. По всем уходящим от городка дорогам разослали верховых, а шериф «выразил уверенность» в том, что преступника схватят еще до наступления ночи.
Все население городка повлеклось к кладбищу. Сердечная мука Тома ослабла и он присоединился к процессии горожан, не потому, что не желал бы
