– А чего это такое, ярь-медянка?

– Отрава, вот чего. Проглоти хоть чуток – сам узнаешь.

Том достал одну из своих иголок, отмотал с нее нитку, и каждый мальчик проколол подушечку большого пальца, чтобы выдавить из нее кровь. В конце концов, Тому удалось, сжимая и тиская палец, начертать кровью свои инициалы – в качестве пера он использовал мизинец. После этого Том показал Геку, как писать Г и Ф, и обряд клятвоприношения завершился. Мальчики зарыли дощечку в землю у стены, сопровождая это заклинаниями и исполнением мрачных обрядов, по завершении коих можно было с уверенностью сказать, что язык каждого скован цепью, цепь замкнута на ключ, а ключ заброшен так далеко, что никто и не сыщет.

Сквозь пролом на другом конце полуразвалившегося строения прокралась внутрь некая тень, однако мальчики ее не заметили.

– Том, – прошептал Гекльберри, – думаешь, мы теперь совсем уж не проболтаемся –никогда?

– А как же. Что бы ни случилось, мы должны помалкивать, иначе помрем на месте – забыл?

– Ну, тогда, может, и не проболтаемся.

Какое-то время они продолжали перешептываться, и вдруг снаружи, футах в десяти от них, завыл, протяжно и траурно, пес. Обуянные ужасом мальчики прижались друг к другу.

– Это он на кого из нас воет? – задыхаясь, спросил Гекльберри.

– Не знаю… ты выгляни в щель. Скорее!

– Нет, лучше ты, Том!

– Я не могу… просто не могу, Гек!

– Ну пожалуйста, Том. Слышишь, опять!

– О Господи, спасибо тебе! – зашептал Том. – Я узнал его голос. Это Булл Харбисон.[2]

– А, ну тогда хорошо, а то я уж перепугался до смерти, Том. Поспорить готов был, что пес бродячий.

Пес взвыл снова и сердца мальчиков снова сжались.

– Ну нет, это не Булл Харбисон! – шепнул Гекльберри. – Да выгляни же, Том!

Том, трепеща от страха, сдался и приложил глаз к трещине в стене. А потом еле слышным голосом сообщил:

– Да, Гек, это бродячий пес!

– Быстрее, Том, быстрее! Скажи, на кого он воет?

– По-моему, на обоих, Гек, – мы ж с тобой рядом сидим.

– Ну все, Том, крышка нам полная. Уж я-то в точности знаю, куда попаду. Погрешил на своем веку.

– Да и мне поделом! Нечего было уроки прогуливать и никого не слушаться. Ведь мог бы, кабы постарался, быть добродетельным, как Сид – но куда там. Нет, если я сегодня отверчусь от беды, так, клянусь, меня тогда из воскресной школы палкой не выгонят! – и Том начал часто-часто шмыгать носом.

– По-твоему, это ты грешник! – Гекльберри тоже зашмыгал носом. – Опомнись, Том Сойер, по сравнению со мной ты – святая облатка. О, господи, господи, господи, да если б у меня была хоть половина твоих шансов.

Том вдруг перестал шмыгать и зашептал:

– Погоди, Гек, взгляни! Он же хвостом к нам стоит!

Гек приник к щели и сердце его переполнила радость.

– Точно, хвостом, чтоб я сдох! И раньше так стоял?

– И раньше тоже, а я, дурак, и не подумал об этом. Фу, знаешь, прямо от сердца отлегло. Но на кого же он воет-то?

Вой прервался. Том навострил уши.

– Чш! Что это? – шепнул он.

– Похоже на… свинья вроде хрюкает. Не – это кто-то храпит, Том.

– Верно! А где, Гек?

– По-моему, там, на другом конце. Звук, вроде, оттуда идет. Там иногда папаша ночевал, вместе со свиньями, да только, клянусь писанием, он как захрапит, так все вокруг трясется. Опять же, папаша, сдается мне, в наш город больше не вернется.