свободным конец веревки и сказал:

– Ну что, костоправ, получи свой дьявольский товар. И отвали нам еще пятерку, не то мы его здесь бросим.

– Верно говорит! – сказал Индеец Джо.

– Что это значит? – удивился доктор. – Вы потребовали деньги вперед, я заплатил.

– Да, но это не все, что ты сделал, – сказал, подходя к поднявшемуся на ноги доктору, Индеец Джо. – Пять лет назад я как-то вечером зашел на кухню твоего отца, еды попросить, а ты меня выгнал, да еще заявил, что я, дескать, не с добром к вам пришел; а когда я поклялся, что поквитаюсь с тобой, даже если мне сто лет случая ждать придется, твой отец упрятал меня в тюрьму за бродяжничество. Думаешь, я забыл? Индейская кровь у меня в жилах не просто так течет. Теперь ты в моих руках, так что можно и счеты свести, понял!

И он с угрозой понес к носу доктора кулак. Доктор внезапным ударом сбил негодяя с ног. Поттер, уронив нож, закричал:

– Эй, ты зачем моего друга бьешь? – и в следующий миг он и доктор уже сцепились, молотя друг друга кулаками по спинам, топча траву и взрывая каблуками землю. Индеец Джо вскочил на ноги, в глазах его горела злоба, он подхватил с земли нож Поттера и, пригибаясь, выбирая подходящее мгновение, закружил, точно кошка, вокруг боровшихся мужчин. Доктор, сумев, наконец, высвободиться из лап Поттера, вырвал из земли воткнутую в изголовье могилы Уильямса тяжелую доску и, ударив ею противника по голове, поверг его наземь. Этого мига полукровка и ждал, – он подскочил к молодому человеку и по рукоять вогнал нож ему в грудь. Доктор покачнулся, упал на Поттера, залив его своей кровью, и в тот же миг облако укрыло луну, освещавшую это страшное зрелище, а двое перепуганных мальчиков стремглав унеслись в темноту.

Когда луна снова вышла из-за облаков, Индеец Джо стоял над двумя телами, вглядываясь в них и о чем-то размышляя. Доктор пролепетал нечто неразличимое, два раза вздохнул и замер. Метис пробормотал:

– Ну ладно, с тобой, будь ты проклят, я поквитался.

Он обшарил карманы убитого, а затем вложил роковой нож в открытую ладонь Поттера, и присел на разоренный гроб. Прошли три минуты, четыре, пять, Поттер зашевелился, застонал. Пальцы его сомкнулись на рукоятке ножа, Поттер поднял руку, посмотрел на нее и, задрожав, уронил нож на землю. Потом приподнялся, сбросил с себя труп, вгляделся в него и начал одурело озираться вокруг. Наконец, взгляд его встретился с взглядом Индейца Джо.

– Господи, как же это, Джо? – спросил Поттер.

– Грязное вышло дельце, – не моргнув глазом, ответил Джо. – За что это ты его?

– Я? Я ничего не сделал!

– Ты на себя посмотри. Словами кровь не смоешь.

Поттер побелел и затрясся.

– А я ведь думал, что протрезвел. Не надо мне было пить на ночь. Хмель-то так в башку и бьет – даже хуже, чем когда мы пришли сюда. Полная каша в голове, ничего не могу припомнить. Джо, старый товарищ, скажи – только честно, – неужто это я натворил? Я ж не хотел, Джо, душой и честью клянусь, не хотел. Как же все вышло-то, а, Джо? Господи, какой ужас, – такой молодой, способный.

– Ну, вы подрались, он трахнул тебя вон той доской, ты упал, а потом вдруг вскочил, шатаясь, сцапал нож и воткнул ему в грудь, – как раз перед тем, как он тебя еще раз огрел, и ты опять повалился и до самой  этой минуты лежал, как колода.

– Господи, я же не ведал, что творю. Вот помереть мне на этом месте, не ведал. А все виски, да и злость во мне, видать, разыгралась. Я ж отродясь ножа в руки не брал, Джо. Драться дрался, но чтобы ножом… Тебе это любой скажет. Ты не говори никому, Джо! Пообещай, что не скажешь… Ты же мой добрый товарищ. Я тебя всегда любил, Джо, заступался за тебя. Помнишь? Не говори, а, Джо?

Несчастный упал перед невозмутимым убийцей на колени и моляще сжал ладони.

– Нет, Мэфф Поттер, я не выдам тебя, ты всегда поступал со мной по совести, без обмана.

– Ох, Джо, ты ангел! Я за тебя до конца жизни Бога буду молить.

И Поттер заплакал.

– Ну ладно, хватит. Не время слюни распускать. Давай так, ты вон в ту сторону иди, а я пойду в эту. Поторапливайся, да постарайся следов за собой не оставлять.

Поттер рысцой бросился прочь и скоро уже летел во весь опор. Полукровка постоял, глядя ему вслед, потом негромко произнес:

– Если ему и впрямь от удара да хмеля память отшибло, о ноже он не вспомнит, пока не уйдет так далеко, что возвращаться сюда уже побоится, курица мокрая.

Спустя две-три минуты смотреть на убитого, на труп под одеялом, на взломанный гроб и вскрытую могилу было уже, кроме луны, некому. И