Кангасск перечитал письмо еще раз и в недоумении отложил книгу.
«Похоже, пора заканчивать верить в удачу, — невесело подумал он, — и в милость Горящего. И в собственную правоту…»
Это было самое бесполезное из всех писем Максимилиана, что Кангасск прочел с момента своего пробуждения в новом Омнисе. Оно было ни о чем и не к месту… как и должно быть любое письмо, бездумно выбранное наугад.
«Я стал ошибаться…»
…Раньше каждое письмо Макса казалось одинокому Ученику путеводным лучом во тьме, подсказкой из прошлого, надеждой на будущее; неудивительно, что он быстро привык к такому положению дел. Как привык и к тому, что предчувствия не подводят его и позволяют шагать по жизни с непоколебимой уверенностью в собственной правоте.
Каждый. Каждый, кто уверовал в покровительство Горящего, закончил свои дни печально. И Макс предупреждал об этом.
Кангасск тяжело вздохнул и погасил Лихты, позволив бархатной тьме поглотить все, кроме узкого прямоугольника окна и пятна лунного света на полу. Как ни странно, но вскоре он заснул, хотя минуту назад был полностью уверен, что спать не сможет, когда на душе так скверно.
В сладком забытьи сна Дэлэмэр видел бескрайнее море, спокойное, темно-синее. В этом сне под тяжелыми сапогами скрипели доски; потрепанные паруса наполнял ветер; стройная девушка, окруженная прозрачным ореолом Ффара, держала штурвал маленького димарана; а детский голос где-то рядом напевал куплет о крылатом корабле… Мир, состоящий из моря и неба, дышал надеждой и свободой, а еще — вечностью.
Проснулся Кангасск от холода. Не сразу проснулся: он цеплялся за уходящий сон изо всех сил, не давая ему растаять, как воспоминанию, и одновременно пытаясь нащупать рукой одеяло. Но реальность взяла свое: сон погас, оставив после себя горькое чувство разочарования.
Серый сумрак комнаты мешался с розовыми красками рассвета, занимающегося за окном. Злосчастное одеяло Кангасск нашел возле кровати… и как оно умудрилось свалиться?.. Неважно: вряд ли теперь удастся заснуть снова. Да и сон тот не вернуть…
Для поднятия настроения и боевого духа можно разве что пойти на кухню, сварить файзульского чаю по рецепту племени Хак, а потом удивить Флавуса тем, что тот, кого в сегодняшний поход брать никто не хотел, все-таки встал раньше всех.
Такая мысль была, конечно, слабым утешением, но Кан улыбнулся.
«Вставай, засоня! — сказал он чарге; та потянулась на полу и широко зевнула, продемонстрировав великолепные, ослепительно белые клыки. — Вставай-вставай. Будешь умницей, налью тебе молока»…
Глава пятьдесят четвертая. Золото мертвых
— Что брать, командир? — с ленцой осведомился один из ветеранов; судя по униформе, Алый Стражник. Что здесь делает боевой маг Юга, Кангасск мог только догадываться, но, судя по тону разговора, и он, и пятеро Серых Охотников знали Флавуса прекрасно и немало повоевали плечом к плечу: держались они на равных.
Ивенский командир с утра был явно не в настроении, и Кангасск понимал, почему: шестеро ветеранов, которых Флавус намеревался взять с собой, иначе как шутливо о грядущем походе не отзывались. После всех аргументов приведенных ими (спокойствие чарги, неспособность стигов к человеческой магии и проч.), гипотеза Брианов держалась на одних лишь вере и упрямстве.
…Двери ивенской оружейной были слишком тяжелы, чтобы открывать их вручную. За открытие их отвечал скрытый в толще стены механизм, а если говорить строже, то магомеханизм: чтобы он пришел в действие, Флавус коснулся простым магическим заклинанием небольшого кристалла на одной из дверей.
Магия… Да сама идея такой защиты входов в главные здания Ивена была основана на том, что стиги ей не пользуются. Так что за спинами Кана и Флавуса послышалось несколько сдержанных смешков. Дэлэмэр издал страдальческий вздох; Бриан же насупился и молча шагнул в открывшийся темный проход.
— Мы ожидаем необычную тварь. Берите и холодное, и огнестрельное. Клинки и пули — с серебряным напылением, — четко и бесстрастно говорил он, шагая по гулким плитам зала и попутно подвешивая под потолком Лихты, холодные Северные все как один (а как иначе, если рядом порох?).
— Необычную? — с подозрением произнесла одна из Охотниц.
— То-то ты семерку собрал! — хохотнул Алый Стражник. Его звали Нау Тирран, и он, по мнению Кангасска, был из тех людей, которые смеются не от искренней радости, а скорее, для того, чтобы
