«Бред! — с раздражением бросил Кан. — Да если бы он хотел „изучить“ меня, стал бы он говорить свои „Вспомни, вспомни“ и черпать поверхностные воспоминания?! Он просто выпотрошил бы мою память, как поступил с тем парнем! — после этих слов в комнате воцарилась тревожная тишина. Ученик горько рассмеялся и устало прикрыл глаза ладонью. — Я беззащитен в плане магии, вы все это знаете, — вздохнул он. — Однако же, вместо того, чтобы потрошить мою память, Немаан, стиг он или нет, пытался стать моим другом…»
«Кан! — Грави, словно отпущенная пружина, вскочила из-за стола. Маленькая караванщица молчала весь этот безумный час, но теперь ее было не остановить, с таким отчаяньем и рвением пыталась она донести до Дэлэмэра свою правду. — Кан, милый, я тебя всеми богами прошу: не верь стигу! Сколько людей на моей памяти погибли вот так — поверив! Погибли… или без вести пропали! Даже детей тьмы распознать непросто, хотя оно всего лишь бездумно копируют увиденные когда-то слова и жесты, а стиги… они… как актеры — играют роль, вживаются в нее. Они и вправду бывают ужасно похожи на людей!»
Роль. Человек с Ролью. В пьяной болтовне того Немаана, настоящего, было зерно истины… Вжившись в роль, поверив в нее всем сердцем, можно даже обмануть харуспекс… Андроник Руф, Галан Браил — они могли. Так почему бы стигу не суметь?..
— Я всегда верил людям, — прошептал Кангасск, вглядываясь в мерцающее за окном звездное небо и мимоходом думая о том, что заснуть в эту ночь ему, видимо, не удастся. — Всегда верил и никогда не ошибался. С первого взгляда определял тех, кто навсегда перевернет мою жизнь и станет ее частью… Осаро, Влада, Занна, Рафдар… и многие, многие другие, в том числе и лже-Немаан. Неужели я ошибся на этот раз и теперь вижу друга в том, кто желает мне зла? Не верю…
«Вот что, — в завершение спора сказал Флавус. Сказал уже не как друг юности, а как суровый и непреклонный ивенский командир. — Хватит сотрясать воздух. Будем действовать. И оперировать тем, что есть. Для начала я хотел бы проверить этого „Спектора“, который треплет мне нервы уже два дня. Неспроста он здесь. Завтра наведаюсь к нему лично. Грави, ты возьмешь мое дежурство…»
«Я пойду с тобой!» — твердо заявил Кан. Он и сам не понимал, что заставило его настоять на своем решении, и чего в этом порыве было больше: желания обличить обман или желания спасти того, кого считал своим другом. В любом случае, просто сидеть и ждать было бы невыносимо.
Флавус отпирался недолго: в конце концов он решил взять с собой упрямца Дэлэмэра, хоть и не испытывал по этому поводу особой радости.
…Кангасск спустил с кровати правую руку и коснулся загривка дремавшей на полу чарги. Мягкая шерсть приятно ласкала кожу; даже те пальцы, которым Орион, сын звезд не сумел вернуть чувствительность в полной мере, ощущали тепло — правда, ощущение было далекое, призрачное… Погрузив ладонь в густую теплую шерсть, Кан мог чувствовать спокойное, ровное дыхание Эанны.
«Я одного не могу понять, — почти шепотом произнесла тогда Сильвия в завершение разговора, — как он, если он стиг, сумел обмануть чаргу?..»
— Мог стиг обмануть тебя, Эа? — спросил Кангасск, бесцельно глядя в потолок.
Чарга приподняла голову и, тихонько фыркнув, вернулась к прерванному сновидению. Ответ был понятен.
«Стиг…» — мысленно повторил Кангасск.
Приходилось признать, что в новом свете смерть прежнего хозяина Эанны — охотника на стигов, по словам того же лже-Немаана, — больше не казалась ни случайностью, ни совпадением. И все же… в этой истории, определенно, не хватало множества страниц.
Отчаявшись заснуть сегодня, Кан засветил пару Лихтов и, подвесив их над кроватью, взял в руки книгу писем Максимилиана. Открыл, как всегда, наугад…
«Письма к Кангасску Дэлэмэру
год 15002 от п.м.
ноябрь, 27, Юга, Южный Университет Магии
В этих стенах пустынно теперь. Я не был в Южном Университете до сего дня, но могу представить, какая жизнь кипела здесь раньше: студенты, магистры, профессора… В залах стоял несмолкающий гул тысяч голосов, и всюду царил запах магии… Университет огромен и древен. Эти лестницы сделаны для тысяч ног; эти витражи — для тысяч глаз. Но вместо многих тысяч — только один я сижу здесь на краю длинного библиотечного стола. Я бродил по этим залам и коридорам, как по царственной гробнице. Ни одной живой души не встретил, кроме хранителя Университета: седой старикан, маг-теоретик… но даже ему, в жизни не ощутившему магии, жаль, что она ушла. Да что там… даже мне жаль, хотя я, не в пример Паю Приору, всегда предпочитал магии меч и посох.
Шутка ли — целая эпоха канула в бездну. И то, что происходит сейчас, друг мой Кан, напоминает не войну, а агонию. У меня есть полчаса, прежде чем будет готова к походу очередная армия… смертников, скажу прямо: пара тысяч зеленых новичков и сотня лишившихся магии Алых Стражников, которые сейчас пытаются навести в этой испуганной толпе порядок, а в битве полягут первыми.
Я хотел провести оставшееся время в тишине, собраться с мыслями. Не знаю, зачем взялся писать тебе, Кан.
Ну что ж…
Сегодня я встретился со своими учителями, буду называть их так, памятуя о том, что храню паять девяти.
Память… Я порадовался, что среди детей Сайнара, перешедших на сторону миродержцев, не было Орлайи: из всех девяти ее Ирин — единственный, кого бы я хотел вытравить из памяти навечно.
Итак, я встретился с теми, кто учил Джуэла, Лайнувера, Балу, Косту, Оазиса, Милиана, Пая и Джармина. Война долго разделяла меня и Кангассков: зная, что они воюют на одной стороне со мной, я не встречался с ними лично до этого дня. Как произошла встреча? О, меня никто не звал, конечно же (смеюсь мысленно), я поступил в своем духе: узнав, что все девять Кангассков находятся в Юге, заявился на одно из их совещаний, никого не спрашивая.
Не знаю, чего я ждал: быть может, того, что в душе моей проснется что-то, но нет… Ничего не дрогнуло, Кан. Я смотрел на них, как чужой. Я чувствовал себя чужим.
И, возможно, впервые осознал четко и ясно: все те, кто шел сквозь Дикую Ничейную Землю, умерли, когда появился я. Даже Милиан Корвус, которому повезло остаться последним. Простая сумма девяти обернулась совершенно иным существом. Количество, переходящее в качество?.. Можно и так сказать, за неимением лучшего объяснения.
..Я остался хладнокровен, а вот твои братья и сестры являли собой печальное зрелище: они смотрели на меня с надеждой, каждый хотел видеть во мне своего погибшего ученика, тем более, что я легко оперировал в разговоре воспоминаниями любого из них.
Разочарование нарастало постепенно, как надрывный островитянский плач. И я знаю, о чем невольно подумал каждый учитель: что его или ее ученик был в сотню раз лучше меня. Будь здесь Орлайя, и она подумала бы так же.
Не буду спорить: я вполне согласен с ними. Те девятеро были лучше — светлее, человечнее… продолжай список любыми достоинствами, не ошибешься… а я — сильнее, всего лишь…
