— Тогда завтра же забирайте два больших слитка и ступайте с Чжан Анем, — распорядился Симэнь. — Отдаст за триста лянов — куплю.

— Понимаю, — ответил Бэнь Дичуань.

Подали суп и блюдо паровых пирожков.

Бэнь Дичуань сел за стол и выпил за компанию с остальными. Шутун спел еще один романс и удалился.

— Какой интерес так пить?! — воскликнул Ин Боцзюэ. — Хоть кости подайте. На штрафную сыграем.

Симэнь велел Дайаню сходить к Пинъэр за костями. Дайань положил кости перед Ин Боцзюэ, а сам подошел к Симэню.

— Гуаньгэ расплакался, — сказал он на ухо хозяину. — Инчунь просит вас послать кого-нибудь за матушкой Шестой.

— Поставь кувшин и живо ступай, позови слуг, — распорядился Симэнь. — Пусть возьмут фонари и не мешкают. А где же слуги?

— Циньтун с Цитуном пошли матушек встречать, — отвечал Дайань.

Ин Боцзюэ насчитал в коробке шесть фишек, взял одну и объявил:

— Я бросаю кость, и каждый должен назвать ее стихотворной строкой. У кого сойдется, кто не придумает строку, пьет штрафной кубок. Следующий за ним обязан спеть или рассказать анекдот. Кто ни того, ни другого не может, тоже пьет.

— Ах ты, сукин сын! — заругался Симэнь. — Больно ловок будешь!

— Главнокомандующий чихнет, а подчиненные уж в струнку вытягиваются! — заявил Ин Боцзюэ. — Какое ты имеешь право мне перечить?! Лайань! Налей кубок! Штрафую твоего батюшку. Пусть язык прикусит.

Симэнь засмеялся и осушил кубок.

— Внимание, господа! — крикнул Ин Боцзюэ. — Начинаем! Если ошибусь, тоже пить буду. «Студент Чжан, захмелев, в западном флигеле слег. Сколько ж выпил? Один большой кувшин иль пару малых?». Глядите, в самом деле единица.

Симэнь распорядился, чтобы Шутун наполнил Ину кубок, а Се Сида спел. Сида хлопнул в ладоши.

— Я спою на мотив «Срываю ветку корицы». Слушайте!

Он запел:

Ин Боцзюэ выпил кубок и передал кости Се Сида. Тот должен был бросить кость, а Симэнь — петь.

— «Спасибо, Хуннян помогла мне дойти до кровати.[520] Который теперь час? — Уж третью ночную стражу пробили, четвертая стража пошла», — продекламировал Се Сида, бросая кость.

Как ни странно, легла четверка.

— Тебе, брат, четыре кубка пить полагается, — сказал ему Ин Боцзюэ.

— Мне столько не выпить, — отозвался Се Сида. — Двух хватит.

Шутун наполнил два кубка. Се Сида осушил один, решив выпить другой после того, как споет Симэнь, а между тем они с Ин Боцзюэ умяли целое блюдо каштанов.

— Я не пою, — сказал Симэнь. — Лучше расскажу анекдот. Входит один во фруктовую лавку и спрашивает: «Оливы есть?» «К вашим услугам», — отвечает лавочник и достает оливы. Вошедший так на них и набросился — одну за другой, знай, в рот кладет. «Что ж это ты — покупать не покупаешь, а ешь?» — спрашивает лавочник. «Да уж больно они грудь очищают», — отвечает. «Тебе, может, и грудь очищают, а вот мне сердце надрывают».

Все рассмеялись.

— Если тебе сердце надрывают, распорядись, чтоб нам еще блюдо подали, — заметил Ин Боцзюэ. — Сколько навозу подберешь, на столько и удобришь.

Се Сида выпил второй кубок и передал кости Симэню.

— «На память сохранил я шпильку золотую, — продекламировал тот, бросая кость. — Сколько потянет она? Цяней пять-шесть, а может, и семь».

На столе лежала пятерка. Шутун наполнил до половины две чарки.

— Ты, брат, пить мастер, а тебе только две чарки налили, — говорил Се Сида. — Куда это годится? Пей четыре. Я сам тебе поднесу в знак почтения.

Дошла очередь петь Хань Даого.

— Ты, брат Бэнь, постарше меня, — уступил он Бэнь Дичуаню.

— Я петь не умею, — заявил тот. — Расскажу лучше анекдот.

Симэнь Цин осушил оба кубка, и Бэнь Дичуань начал:

— Разбирал как-то судья одно дело, связанное с прелюбодеянием, и спрашивает: «Так как же ты овладел ею?». «А я обратился лицом к востоку и ноги к востоку вытянул», — ответил обвиняемый. «Не городи чепухи! — осадил его судья. — Какое же тогда могло быть соитие? Хотел бы я сыскать такого любодея!». Подбегает тут к судье стоявший в стороне человек, падает на колени и выпаливает: «Если вы ищите лицедея, сударь, я готов хоть сейчас вступить в должность».

— Знаю, дружище Бэнь, человек ты хоть и небескорыстный, а на хозяйское не польстишься, — заметил Ин Боцзюэ. — Но ведь хозяин у тебя тоже не старик. Я об этом самом соитии говорю. Что, может, ему на подмогу не прочь, а?

Бэнь Дичуань с испугу густо покраснел.

— Вы о чем, дядя Ин? — пролепетал он. — Я ж для смеху сказал. Не было у меня никакой задней мысли.

— Да все о том, — отвечал Ин Боцзюэ. — Нет, говорят, дыма без огня.

Неловко почувствовал себя за столом Бэнь Дичуань, но и уйти не решался. Так и сидел, как на иголках.

Симэнь осушил четыре чарки. Дошла очередь до Бэня. Только он поднял фишку, вошел Лайань и объявил:

— Дядя Бэнь, вас спрашивают. Говорят, с гончарен прибыли.

Бэнь Дичуань, словно цикада, сбросившая кокон, как на крыльях вылетел из-за стола.

— Тогда, Хань, тебе кость бросать, — сказал Симэнь.

— Исполняю приказ! — отвечал Хань Даого, вынимая фишку. — «Госпожа бить Хуннян приказала. Много ль палок отведать служанке пришлось? Восемь иль девять, а может, и больше десятка».