Дайань между тем подстригался в лавке. Заплатив цирюльнику, он вышел наружу.

— Пинъань! — крикнул он. — Не хотел я тебе ничего говорить, но ты меня из терпенья вывел. Господам служишь, а нрава хозяйского не раскусил. Чего ж теперь на других пенять? Никто ведь не требует, чтобы ты серебром мочился, золотом ходил, но надо же соображать, к обстановке прилаживаться. Одно дело, дядя Ин или дядя Се. Их пускай в любое время, дома батюшка или нет. Другое дело — остальные. Зачем же его пустил, когда тебя батюшка предупреждал, а? Кого ж и наказывать, как не тебя!

— Наш Пинъань — как ребенок несмышленый, — пошутил Бэнь Дичуань. — Он только баклуши бить научился, а тут другой нашелся — мяч гонять мастак. Целыми днями ногам покоя не дает.

Все рассмеялись.

— Ладно, ему за Бай Лайцяна досталось, а Хуатун за что тисков отведал? — спрашивал Бэнь Дичуань. — Так сладко, должно быть, хоть угощай. К столу, знаю, приглашают за компанию, а вот тиски вместе отведать — что-то не слыхивал, а тут нашелся компаньон.

Хуатун потирал пальцы и плакал.

— Не плачь, сынок! — уговаривал его, подшучивая, Дайань. — Вон как мамаша тебя балует — жареные баранки на пальчики тебе нанизала, а ты капризничаешь.

Однако хватит говорить о шутках слуг.

Симэнь сидел в пристройке, наблюдая за Чэнь Цзинцзи, как он упаковывал подарки и писал визитные карточки. На другой день утром их отправили в Восточную столицу в подарок высокому зятю Цаю и командующему Туну, но не о том пойдет речь.

На следующий день Симэнь отбыл в управу, а Юэнян с остальными женами отправилась в гости к супруге У Старшего. Хозяйки, украшенные жемчугами и перьями зимородка, в халатах из узорчатой парчи заняли пять паланкинов. Их сопровождала в небольших носилках жена Лайсина. Сунь Сюээ и дочь Симэня остались домовничать.

С утра пришел Хань Даого, чтобы в знак благодарности преподнести Симэню жбан цзиньхуаского вина, особым образом поджаренного гуся, пару свиных ножек, четырех уток и четырех пузанков. На визитной карточке было написано: «От Почтенного ученика Хань Даого с нижайшим поклоном». Хозяина не было дома, и Шутун не решился принять подарки. Коробки с коромыслом оставили до его прибытия. Увидев подношения, Симэнь велел Циньтуну вызвать из лавки Ханя.

— Что это значит?! — спрашивал он. — Для чего ты покупал подарки? Не могу я их принять.

— Я вам так обязан, батюшка, — говорил, кланяясь, Хань Даого. — Вы за меня вступились, столько мне сделали, что мне никогда не отблагодарить вас сполна. Какие это подарки?! Лишь ничтожный знак моей вам преданности. Умоляю вас, батюшка, не побрезгуйте, возьмите хоть ради смеху.

— Да не могу я! — возражал Симэнь. — Ты же у меня в приказчиках. Мы как одна семья. Как же я могу принимать от тебя подарки? Нет, забирай, пожалуйста, обратно.

Встревоженный Хань Даого долго еще упрашивал Симэня. Тот, наконец, согласился взять вино и гуся, а остальное наказал слуге отнести домой к Ханю.

— Пошли приглашения дяде Ину и дяде Се, — велел он Шутуну и обратился к Хань Даого: — После обеда пусть Лайбао посидит в лавке, а ты приходи.

— Вы отказались от моих подношений, а теперь хотите, чтобы я еще причинил вам лишние хлопоты?! — заметил Хань Даого и, поблагодарив за приглашение, удалился.

Симэнь Цин купил всевозможных закусок, и после обеда в крытой галерее близ Зимородкового павильона был накрыт квадратный стол.

Первыми прибыли Ин Боцзюэ и Се Сида.

— Приказчик Хань был так любезен, что преподнес мне подарки — говорил им Симэнь. — Я наотрез отказался принять, но он так меня упрашивал, что пришлось взять гуся и вино. Неловко, думаю, одному лакомиться, вот и пригласил вас с ним за компанию.

— Он со мной насчет этих подарков советовался, — подхватил Ин Боцзюэ. — Неужели, говорю, хозяину в диковинку твои подарки? И нечего, говорю, тебе зря хлопотать. Все равно не примет. Ну, и каков же результат? Прав я оказался. Я, можно сказать, брат, к тебе в самое что ни на есть нутро пролез!

После чаю они сели за двойную шестерку, а через некоторое время пришел и Хань Даого. После приветствий сели за стол. На почетных местах сидели Ин Боцзюэ и Се Сида, место хозяина занимал Симэнь, а сбоку пристроился Хань Даого.

Появились подносы и блюда, и вскоре стол был заставлен разнообразными деликатесами. Не успели их распробовать, как принесли два огромных блюда — гуся с лапшой и целую груду печеных на пару масляных пирожков. Лайаню было велено подогреть в медном кувшине цзиньхуаское вино, Шутуну — обслуживать гостей, а Хуатуну — подавать кушанья. Шутун наполнил чарки.

— Ступай попроси у матушки Старшей крабов, — сказал ему Ин Боцзюэ. — Скажи, дяде Ину, мол, захотелось полакомиться.

— О каких крабах ты говоришь, пес дурной? — прервал его Симэнь. — Может, о двух пакетах от командира военного поселения господина Сюя? Так должен тебе сказать: их мои жены доели. А ту малость, что осталась, засолили. — Симэнь обернулся к Хуатуну: — Иди соленых крабов принеси. Жены у меня сегодня в гостях, у супруги шурина У Старшего пируют.

Вскоре Хуатун принес два блюда соленых крабов. Ин Боцзюэ и Се Сида с такой жадностью на них набросились, что немного погодя оба блюда заблестели, как начищенные. Шутун снова наполнил чарки.

— Ты же знаешь, что дядя Ин под сухую пить не может, — сказал ему Ин Боцзюэ. — Хвалился, южные напевы знаешь. Хоть бы разок послушать. Ну-ка, спой, я и выпью чарку.

Только Шутун хлопнул в ладоши и запел, как его перебил Ин Боцзюэ:

— Нет, так не пойдет. Взялся дракона играть, будь добр, прими драконье обличье. Ступай подкрасься, подрумянься, нарядись барышней, тогда и пой.

Шутун обернулся в сторону Симэня, ожидая, что он скажет.

— Ах ты, сукин сын! — в шутку заругал Ина хозяин. — Ишь, совратитель нашелся! — Он взглянул на Шутуна и распорядился: — Раз ему так хочется, пойди попроси Дайаня, пусть принесет платье. Наряжайся и выходи.

Дайань направился первым делом к Цзиньлянь, но Чуньмэй ничего ему не дала. Тогда он прошел в дальние покои и выпросил у горничной Юйсяо четыре серебряных шпильки, большой гребень, подвески, золотые с поддельными изумрудами сережки, ярко-красную кофту с застежкой и зеленую юбку на подкладке с лилово-золотистой бахромой по подолу. Юйсяо дала ему немного пудры и румян.

Шутун нарядился в кабинете и вышел к гостям. Одет он был с большим вкусом и изяществом. Настоящая барышня! Шутун с поклоном поднес Ин Боцзюэ первую чарку, встал рядом и запел на мотив «Яшмового ненюфара»:

Боцзюэ был в восторге.