— Не знаю.

— Как ты думаешь, куда делся Фима?

Девочка пожала плечами.

— Не мог же он просто исчезнуть из запертой комнаты?

Людвиг Иванович ожидал ответа, что да, не мог или хотя бы «не знаю», но девочка вдруг выразительно сказала:

— Фима очень умный.

— Нюня, а что это бабушка Тихая говорила о каких-то казнях египетских?

— Не знаю.

— Разве не знаешь? А почему ты об эпидстанции вспомнила?

— Не знаю, — опять затвердила девочка.

Людвиг Иванович перевел разговор на другое:

— Ольга Сергеевна ругала сегодня Фиму?

— Ругала, говорила: совести нет.

— Ну, а ты как считаешь?

— У Фимы очень много совести.

— Много совести… А вот бабушка Тихая считает: он связался с дурной компанией.

— С какой компанией?

— Ну, с ворами, наверное.

Неожиданно девочка смешливо хмыкнула:

— Скажете тоже!

— Слушай, Нюня, ты можешь и должна нам помочь. Ты наблюдательная девочка, и ты любишь Фиму. Если ты нам не поможешь и не расскажешь все, он может погибнуть…

— Фима умный, — прошептала Нюня.

— То есть ты хочешь сказать, что он сам найдет выход из положения?

Девочка молчала.

— А если нет? — продолжал Людвиг Иванович. — Вдруг он запутался и уже не сможет к нам вернуться? И знака подать не сумеет?

Девочка так низко опустила голову, что Людвиг Иванович даже присел на корточки перед ней и приподнял ее лицо:

— Ну же, Нюня! Разве я желаю Фиме зла?

— Я не знаю, — прошептала девочка. — Он очень умный.

— Ну хорошо, — сказал Людвиг Иванович. — Что ж, если ты не хочешь помочь, нам помогут твои куклы. Давай твоих кукол на допрос!

Девочка вскочила:

— Они не могут!

— Почему? — строго спросил Людвиг Иванович.

— Тиша — плохая куколка, она ничего не понимает! Пупису лишь бы посмеяться. Зика вообще ничего не знает, ей лишь бы попеть.

— Ну, а эта… — наугад сказал Людвиг Иванович.

— Мутичка, да? — тревожно спросила Нюня.

— Да, Мутичка.

— Она… она болеет.

Явно Нюнины куклы видели многое, и девочка боялась, что они выдадут Фиму. Она ведь не знала, что следователи не умеют допрашивать кукол.

— Хорошо, Нюня, я вижу, тебе много известно, но ты не желаешь сказать. Смотри, девочка, вдруг потом будет поздно.

Нюнины глаза так расширились, что стали вдвое больше обычного.

— Что ж, Нюня, ты неглупая девочка. Подумаешь, вспомнишь все, а когда решишь нам помочь, подойди и скажи: «Дядя Люда, я вам кое-что хочу рассказать». Договорились?

— А о чем вспоминать? — спросила шепотом Нюня.

— Обо всем. Как Фима приехал в ваш дом, что было потом и почему он исчез… Хорошо?

И позже, делая свои следственные дела, Людвиг Иванович нет-нет да и взглядывал на Нюню. Она все время была возле него, но очень тихая, очень нахмуренная.

«Может, вспоминает?» — думал Людвиг Иванович.

А Нюня действительно вспоминала. Вспоминала все, что знала о Фиме с самого дня его приезда.

Они приехали совсем неожиданно — в будний день, когда в доме никого, кроме Нюни, не было.

Сначала Нюня вздрогнула, потому что на улице у дома громко и требовательно загудела машина. Не успела Нюня ничего подумать, как во двор вбежала красивенькая женщина и начала вытаскивать из петель доску, которой закладывались ворота. Нюня глянула на ворота и даже сказала «ой, боже!» и прижала к груди авторучку: выше ворот, ни за что не держась и даже вроде бы ни на чем, сидел мальчик с железным сундучком в руках. Ворота, скрипя, открылись, и стало видно, что мальчик сидит на вещах, наваленных в кузове, — но все равно сидит так прямо и серьезно, как никогда не сидят другие мальчишки на машинах. Грузовик въехал во двор — и тогда, бросив авторучку на тетрадку с недописанным упражнением, Нюня выскочила на веранду, распахнула дверь и крикнула:

— А я знаю, кто вы! Вы новые жильцы!

— Правильно! — сказала красивенькая женщина и засмеялась. — Минуточку! крикнула она шоферу, побежала и открыла пустую дожидавшуюся жильцов квартиру.

И Нюня подумала: зайти или не зайти, — потому что, пока комнаты пустые, в них может заходить кто угодно, но, с другой стороны… Она не успела додумать эту мысль, как тот самый мальчик, который сидел на вещах поверх ворот, молча отодвинул Нюню и прошел в дверь, по-прежнему держа в руках сундучок.

«Может, у него там клад», — подумала Нюня.

— Фима! — крикнула в это время женщина. — Помоги-ка!

— Я сейчас! — ответил мальчик нежным голосом.

Никогда бы Нюня не подумала, что у такого сурового мальчика может быть такой нежный голос. У нее, Нюни, и то был грубее — во всяком случае, она могла перекричатъ на улице любую девчонку и любого мальчишку. Да, Нюня очень удивилась, она даже не знала, чему больше — такому нежному голосу или тому, что мальчика зовут Фима. На их улице была одна тетя, ее тоже звали Фима: кто звал — тетя Фима, кто Серафима, но сколько Нюня знала мальчишек — и детском саду, и в школе, и на улице, — ни одного из них так не звали.

И это еще не все. Ростом мальчик был вровень с Нюней, а когда из машины вынесли связанные шпагатом учебники, все они оказались для пятого класса. Получалось что мальчик — ученик пятого класса. Значит, у него уже второй год разные учителя, а у Нюни на всех уроках одна и та же: «Сейчас, дети, у нас урок математики, а следующий будет труд!»

Удивительно, очень удивительно все это было!

Вообще-то Нюня любила удивляться. Но обычно ей приходилось немного допридумывать, чтобы как следует удивиться. На этот же раз было так много удивительного, что Нюня даже не знала, чему удивляться раньше. Тут бы удивляться и удивляться, а ей еще не давал покоя сундучок. Мальчик поставил его сначала в угол в первой комнате, потом на подоконник зарешеченного окна во второй.

— Вот видишь, Фимчик, у тебя теперь будет собственная комната, — сказала его мама. — Не такая большая, но шкаф, кровать и стол встанут.

— Только не полированный, — предупредил Фима.

— Конечно, нет, — сказала его мама и засмеялась. Она так и смеялась всему, эта красивенькая