Коннору даже смотреть противно.

— Скажи мне, что никто не поднял руки, — просит он Хайдена.

— Шесть рук, девушки, семнадцатилетние, я полагаю, — отвечает он. — Наверное, никто не хочет работать горничной или уборщицей больше года.

— Это не убежище, а рынок рабов. Неужели никто этого не видит?

— Почему ты думаешь, что не видит? Все ви­дят. Просто рабство кажется не такой уж пло­хой долей по сравнению с заготовительным ла­герем. Из двух зол выбирают меньшее.

— Я не понимаю, с какой стати вообще по­явился такой выбор?

Собрание окончено, и Коннор собирается уходить, однако кто-то кладет ему руку на пле­чо. Оборачиваясь, он надеется увидеть друга, но это не так. За плечо его держит Роланд. Кон­нор настолько удивлен, что в течение несколь­ких секунд даже не знает, как реагировать.

— Что нужно? — спрашивает он наконец.

— Поговорить.

— Тебе не пора мыть вертолет?

Роланд отвечает ему добросердечной улыбкой:

— Я его уже не так часто мою. Тесак решил, что пора меня сделать вторым пилотом. Не­официально конечно же.

— Тесак, наверное, самоубийца, — предполага­ет Коннор, не понимая, кого больше прези­рать — Роланда или пилота, которого ему уда­лось обвести вокруг пальца.

— У Адмирала неплохо поставлено дело, вер­но? — говорит Роланд, разглядывая редеющую толпу. — Впрочем, тут много неудачников, кото­рым все равно. Но тебя это раздражает, не правда ли?

— К чему ты клонишь?

— Просто хочу сказать, что не ты один дума­ешь, что Адмиралу нужно... пройти переподго­товку.

Коннор понимает, что хочет сказать Ро­ланд, но разговор ему решительно не нравится.

— То, что я думаю по поводу Адмирала, мое личное дело.

— Я и не спорю. Кстати, ты видел его зубы?

— А что с ними?

— Ясно, что они не его. Слышал, он держит в офисе фотографию парня, которому они принадлежали раньше. Такой же парень, как мы с тобой, которому, правда, по милости Ад­мирала до восемнадцати дожить не довелось. Я вот думаю, а ограничивается ли дело одни­ми зубами или он еще что-то от нас получил? Сколько там вообще в нем оригинальных ор­ганов?

Информации слишком много, и Коннор чувствует, что переварить ее прямо на месте и за короткое время не удастся. В принципе, он вообще не видит смысла ее воспринимать, хо­тя, конечно, сдержаться не сможет и будет ду­мать над словами Роланда.

— Знаешь что? Давай-ка я постараюсь объяс­нить, что я думаю, как можно короче и проще. Я тебе не доверяю. Ты мне не нравишься. И дел с тобой я иметь не хочу.

— Я тебя тоже терпеть не могу, — говорит Роланд, поворачиваясь в сторону самолета, в ко­тором находится штаб-квартира Адмирала. — Но сейчас у нас один общий враг.

Прежде чем люди начинают обращать на них внимание, Роланд медленно отходит в сто­рону. Коннор остается на месте, чувствуя тя­жесть в желудке. Ему кажется, что он прогло­тил какую-то тухлятину — именно такое ощуще­ние рождает в нем мысль, что они с Роландом каким-то парадоксальным образом оказались по одну сторону баррикад.

Целую неделю семя, посеянное Роландом, зреет в голове Коннора. К сожалению, оно по­пало в плодородную почву, потому что Конно­ру Адмирал не нравился и раньше. Теперь же, после разговора с Роландом, он каждый день замечает за ним новые грехи.

Его зубы действительно великолепны. Яс­но, что они не могут принадлежать пожилому военному, да еще и ветерану, участвовавшему в сражениях. Он странно смотрит на людей, пря­мо в глаза, как будто изучает их, желая подо­брать себе новые, подобно зубам. Кроме того, после собраний по поводу работы на стороне люди исчезают — и кто может точно сказать, ку­да именно они отправляются? Может ли кто-то гарантировать, что их не отослали на разбор­ку? Адмирал утверждает, что его миссия — спа­сать беглецов от разборки, но что, если на деле он занимается совсем другими делами? Из-за этих мыслей Коннор потерял сон, но делиться ими ни с кем не стал, потому что понял: стоит это сделать, и он автоматически станет сообщ­ником Роланда. А вступать с ним в альянс он не хочет категорически.

Со времени прибытия Коннора на Кладби­ще прошло три с половиной недели, и, пока мальчик собирает компромат на Адмирала, прибывает новый самолет. С тех пор как они сами прилетели в багажном отделении лайне­ра, принадлежащего до списания компании «FedЕх», других самолетов не было. После по­ садки выясняется, что в трюме списанного воздушного корабля прилетели новые беглецы. Ремонтируя испорченный генератор, Коннор наблюдает, как ребята из клана Золотой моло­дежи провожают новичков. Они проходят ми­мо, не вызывая в душе мальчика особого инте­реса. Он занят делом, и лишь где-то на задвор­ках сознания гуляет мысль о том, что кто-то из них может знать о механизмах больше, чем он, и в этом случае Коннор может лишиться части работы, а вместе с ней и положения в обществе.

Неожиданно он замечает в конце колонны мальчика, чье лицо кажется ему смутно знако­мым. Кто же это? Кто-то из приятелей по шко­ле? Нет, это кто-то другой. Просветление насту­пает в ту же секунду, и Коннор понимает, кто перед ним — парень, которого он уже несколь­ко недель считает покойником. Тот самый, ко­торого он похитил, желая спасти. Это Лев!

От неожиданности Коннор роняет гаеч­ный ключ и бросается к мальчику, но вовремя успевает взять себя в руки и, сдерживая поток разноречивых чувств, останавливается. Перед ним человек, предавший его однажды.

Когда-то он поклялся, что никогда не про­стит его. И все же мысль о том, что Льва отпра­вили в заготовительный лагерь, терзала Кон­нора. Но его туда не отправили — вот он, мар­ширует как ни в чем не бывало к складу, где выдают армейскую одежду. Коннор взволно­ван. И очень сердит.

Лев его не видел, и это хорошо, потому что Коннору нужно время, чтобы подумать. Перед ним уже не тот аккуратно подстриженный рели­гиозный фанатик, которого он вытащил из ма­шины два месяца назад. У парня длинные, не­ухоженные волосы и вид человека, прошедшего суровые испытания. Ритуальных белых одежд нет и в помине — Лев одет в рваные джинсы и грязную красную футболку. Коннор решает не окликать его, чтобы выиграть время и обдумать произошедшие со Львом перемены, но Лев сам замечает его и приветствует радостной улыб­кой. Это тоже странно, потому что в то время, когда они вместе скрывались от полицейских, Лев ни разу не показал, что рад его видеть.

Лев поворачивает и подходит Коннору.

— Вернись в строй! — требует Мегафон. — Мы идем на склад.

Но Коннор жестом показывает ему, что все нормально.

— Идите дальше, я знаю этого парня.

Мегафон неохотно соглашается.

— В таком случае ты должен сам привести его на склад, — говорит он, возвращаясь, чтобы на­вести порядок в колонне.

— Ну что, как дела? — спрашивает Лев.

Ничего себе. Вот так просто: «Как дела?» Можно подумать, они приятели по летнему ла­герю, которые встретились случайно. Коннор знает, что нужно сделать. Пожалуй, другого спо­соба разрешить возникшее между ними недопо­нимание не существует. Он снова действует, не дав себе возможности все обдумать. Это ин­стинктивный поступок, но не иррациональный. Продиктованный эмоциями, но не импульсив­ный. Коннор научился чувствовать нюансы. Раз­махнувшись, он бьет Льва в глаз. Недостаточно сильно, чтобы повалить на землю, но достаточ­но весомо, чтобы голова мотнулась, как пугови­ца, висящая на одной нитке, и чтобы поставить наглецу большой красивый синяк.

— Это за то, что ты сделал там, в школе, — объ­ясняет Коннор, прежде чем Лев успевает опра­ виться от шока. Сказав это, он делает нечто еще более удивительное и неожиданное: хвата­ет Льва за плечи и крепко обнимает. Послед­ний раз он так обнимал младшего брата, заняв­шего первое место в состязаниях по пятибо­рью. — Я очень, очень рад, что ты жив.