этого были привлечены неизвестные стране обвиняемые из числа немецких коммунистов. Ссылаясь на реальное письмо Троцкого 1932 года, где он предлагал «убрать Сталина» (имелось в виду выполнение завещания Ленина), подсудимый Гольцман заявил: «Единственный способ убрать Сталина - это террор»⁸⁷. Якобы в 1932 году Троцкий инструктировал Гольцмана в отеле «Бристоль» в Копенгагене. Впоследствии выяснилось, что отель снесен в 1917 году, что вызвало скандал, породив за рубежом еще большую уверенность в фальсификации процессов. Но позднее сын Троцкого Л. Седов признал, что действительно встречался с Гольцма-ном в 1932 году и обсуждал тактику оппозиции⁸⁸. Подсудимые готовились к последующей реабилитации, подбрасывая следствию ложные, легко опровергаемые улики.

Лидер троцкистов И. Смирнов даже пытался сопротивляться версии следствия, продолжал отрицать свое участие в террористическом центре. Но не в политическом подполье. Можно согласиться с В. Роговиным, что «из материалов процесса следовало, что «террористическая деятельность» подсудимых сводилась к непрерывным разговорам между собой и с десятками других людей о терроре, устройству совещаний и поездок для передачи директив Троцкого и т.д.»⁸⁹. Кпредыдущим обвинениям 1933-1935 годов, которые во многом отражали реальную деятельность оппозиции, добавлялись террористические намерения и согласованность действий двух левых подполий.

Вночь на 25 августа был зачитан приговор. Всем- расстрел. Было дано 72 часа на апелляцию. По намеченному ранее сценарию обвиняемые написали прошение о помиловании. После этого всех повели на расстрел. Это вызывает законное возмущение: «Таким образом, Сталин не только беззастенчиво надругался над подсудимыми в их последний час, но и продемонстрировал в очередной раз надругательство над собственными законами»⁹⁰. Сталин ли?

Немедленный расстрел Зиновьева и Каменева странен с точки зрения курса Сталина на уничтожение оппозиционеров. Это не способствовало конструированию новых обвинений. Обрывались нити от людей, уже признавших свою вину, к новым обвиняемым. Сотрудничество последних со следствием после гибели Зиновьева и Каменева становилось крайне проблематичным.

Сталин находился на отдыхе. Или Г. Ягода заранее получил приказ поступить таким образом, илиБ Не похоже, чтобы Сталин был доволен действиями Ягоды. Но даже легкий саботаж расследования в первой половине года не стал основанием для отставки Ягоды - Сталин считал, что нарком справится с организацией процесса. Справился. Даже перестарался.

Недовольство Ягодой, спрятавшего таким образом «концы в воду», могло стать главной причиной решения, принятого вскоре после августовского процесса. 25 сентября Сталин и Жданов отправили в Политбюро телеграмму: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомв-нудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУопоз-дало в этом деле на 4 года»⁹¹. Осуществив это кадровое решение, Сталин решил проблему, которая не давалась ему раньше - получил полный контроль над руководством карательных органов. Замена Ягоды сталинским ставленником Н. Ежовым предоставила генсеку возможность наносить прицельные удары по бюрократическим кланам, которые претендовали на самостоятельность в рамках ВКП(б).

Расстрел Зиновьева и Каменева был тем более неожиданным и нецелесообразным, что на процессе они дали следствию не просто ниточку, а целый клубок: заявили, будто убийство Кирова готовили также Бухарин, Рыков и Томский. На процессе Вышинский заявил, что начато расследование в отношении Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Радека и Пятакова, а Сокольников и Серебряков прямо привлекаются к ответственности. Узнав об этом, Томский застрелился. Впредсмертном письме он писал: «Мне пришлось бы доказывать вздорность и всю несерьезность этих наговоров, оправдываться и убеждать, и при всем том мне могли бы не поверить. Перенести это все я не в состоянииБ мне предстоит процедура, которую я порой не в состоянии вынести. Несмотря на все свои ошибки, я всю сознательную жизнь отдал делу коммунизма, делу нашей партии. Ясно только, что не дожил до ре-

шительной схватки на международной арене. Аона недалека»⁹². Издесь ключевая для опальных политиков надежда на «мировые развязки». Томский также сообщил Сталину: «Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года - спроси мою жену лично, тогда она их назовет»⁹³. Вбеседе с Ежовым жена Томского обвинила Ягоду в том, что он помогал правым. Конечно, такое обвинение было голословным, но сигналы о симпатиях Ягоды правым поступали и раньше. Сталин еще при Менжинском не доверял Ягоде и в некоторых вопросах просил не передавать ему ту или иную информа-цию⁹⁴. Но если до расстрела Зиновьева и Каменева Сталин считал Ягоду вполне терпимым на посту наркома внутренних дел, то теперь сообщение жены Томского легло на подготовленную почву.

В 1936 году Бухарин, который в это время был фактически отстранен от руководства газетой, сосредоточился вместе с Раде-ком на писании конституции. Он связывал с ней большие надежды по переходу к демократии. Узнав об обвинениях в свой адрес, Бухарин немедленно выехал в Москву (он отдыхал на Памире). Прибыв домой, он, с присущим ему творческим подходом, выразил глубокое удовлетворение расстрелом Зиновьева и Каменева: «Это - осиновый кол, самый настоящий, в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку»⁹⁵. Речь идет о Троцком, но осиновый кол вонзен в расстрелянных. УБухарина было основание вздохнуть свободно - с расстрелом, как казалось, обрывались нити следствия.

Призывая Сталина «выискать и выловить и уничтожить всю нечисть», Бухарин умоляет его: «Представьте себе человека, всей душой любящего великое дело, когда этому человеку бросается обвинение в его разрушении; когда он бесконечно любит партию, а на него тычут пальцем, как на врага»⁹⁶. Не то любит Бухарин. Надо любить Сталина. АпартиюБ Партию и сам Сталин уже не любит. Не доверяет он партии.

Вэтом же письме Бухарин пытается и скрыто шантажировать Сталина - ведь именно он, Бухарин, уговаривает западную интеллигенцию любить СССР. Казнь Бухарина плохо отразится на имидже СССР. Что же, Сталин будет взвешивать за и против. До него дошла информация о слишком откровенных разговорах Бухарина с меньшевиком Николаевым во время зарубежной поездки. Много лет спустя Николаев подтвердил, что Бухарин подумывал даже о встрече с Троцким, говоря: «Конечно, между нами были

большие конфликты, но это не позволяет мне не относиться к нему с большим уважением»⁹⁷. Сближение разных крыльев оппозиции не могло не беспокоить Сталина. До самого кануна расправы над «правыми» он отделял их от Троцкого. Выступая на февральско-мартовском пленуме ЦКВКП(б), Сталин говорил: «Комиссия. считает, что нельзя валить в одну кучу Бухарина и Рыкова с троцкистами и зиновьевцами, так как между ними есть разница, причем разница эта говорит в пользу Бухарина и Рыкова»⁹⁸.

8 сентября 1936 года состоялась очная ставка Рыкова и Бухарина с обвиняемым Сокольниковым. Тот признал, что Каменев говорил ему, что к будущему правительству надо привлечь Рыкова. Вэтом не было ничего невероятного, но и вины Рыкова в этом тоже не было. Было опубликовано сообщение о прекращении дела против «правых». Но для Сталина показания Сокольникова были еще одним подтверждением потенциальной опасности правых. Если Каменев готов работать с Рыковым, то тем более на это будут готовы Шеболдаев и другие территориальные боссы.

«Правые» уже намечены в качестве следующего звена в цепи антитеррористического «расследования», однако пока Сталин не был настроен форсировать их «дело». Аресты «правых» могли раньше времени вызвать конфликт с умеренной частью партии, для которой они могли стать сигналом к более активным действиям. Ведь прогнозы «правых» оказались точными, и, возможно, их придется привлекать для разработки программы выхода из создавшегося положения.

Интеллектуальные штабы бывших фракционеров Сталин предпочитал уничтожать по очереди. Вянваре 1937 года прошел процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Ю. Пятаков, Г. Сокольников, К. Радек, Л. Серебряков, Н. Мура-лов, Я. Дробнис и др.). По справедливому замечанию О. В. Хлев-нюка, «фактически это был суд над НКТП» (Наркоматом тяжелой промышленности), то есть ведомством члена Политбюро С. Ор-джоникидзе⁹⁹. Но не только. Процесс был рассчитан на достижение более широких целей.

Чудовищными были и политические обвинения в злодейских планах, которые, по утверждению подсудимых, «вынашивали» троцкисты и лично Троцкий: расчленение СССР в пользу соседних государств.