^{l:href='#f18'>18}. Это были весьма скромные результаты. Отовсюду поступали сообщения о бедственном положении русских эмигрантов.

Со временем материальное положение русских в Константинополе стало еще хуже. В докладе Верховного комиссара по делам беженцев Совету Лиги Наций отмечалось, что в начале 1924 г. в этом городе появились новые тысячи русских безработных. Этому способствовали ликвидация русских организаций, запрещение практики русским врачам и адвокатам, закрытие русских аптек и ресторанов, замена русских рабочих турками¹⁹.

В том же докладе отмечались тяжелые условия, сложившиеся для многих русских эмигрантов в Германии. Безработица и рост дороговизны в этой стране создавали для них дополнительные трудности, так как эмигранты не могли претендовать на государственное пособие по безработице. По закону об иностранных рабочих, действовавшему в Германии, предпочтение при устройстве на работу отдавалось немцам. 2 февраля 1926 г. был издан новый закон, согласно которому иностранные рабочие могли получить работу лишь в том случае, если работодатель имел на это особое разрешение²⁰.

Американский историк Роберт Вильямс описывает обстановку, которая сложилась в Берлине в начале 20-х гг. Юго-западная часть этого города выглядела как русский пригород. На эту особенность обратил внимание и Илья Эренбург. Не знаю, писал он в своих воспоминаниях, сколько русских было в те годы в Берлине, наверно, очень много, так как на каждом шагу можно было услышать русскую речь²¹. И другие наблюдатели отмечают, что русский Берлин жил своей странной и неправдоподобной жизнью. Он был наводнен представителями интеллигентских профессий, среди которых были философы и писатели, музыканты и художники, но также и очень много разного рода темных дельцов, биржевиков и спекулянтов всех размеров и оттенков. В 6 часов вечера на Таненциенштрассе начинался разлив «русской спекулянтской стихии». В широком русле этого потока, делился своими впечатлениями один из эмигрантских авторов, по улице неслись: «…котиковые манто, сине отштукатуренные лица, набегающие волны духов, бриллианты целыми гнездами, жадные, блудливые глаза в темных кругах; в заложенных за спину красных руках — толстые, желтые палки-хвосты, сигары в брезгливых губах, играющие обтянутые бедра, золотые фасады зубов, кроваво-квадратные рты, телесно-шелковые чулки, серая замша в черном лаке, и над всем отдельные слова и фразы единой во всех устах валютно-биржевой речи…»²²

Широкую известность в то время получила афера, предпринятая неким Троицким. В 1923 г. он появился в Берлине и предложил свои услуги по помещению капиталов, при этом обещал платить до 15 % в месяц. Нашлись желающие из числа /86/ русских эмигрантов, у которых еще сохранились фунты и доллары. Сначала Троицкий аккуратно платил, и клиентура росла. Жил он весело, часто устраивал приемы, на которых пили и ели бывшие генералы и дипломаты. «Операция» по опустошению эмигрантских карманов продолжалась около года. Быстро пришло банкротство, и все вкладчики лишились своих сбережений. «Потеря нами денег, — записал в дневнике генерал фон Лампе, — увы, совершившийся факт. Троицкий и его семья бежали в Париж и оттуда, кажется, дальше. Мрачно!»²³

Многие наблюдатели отмечали происходящую в эмигрантских кругах имущественную дифференциацию. И хотя проблема социального расслоения эмигрантской массы не подвергалась серьезному изучению, все говорит о том, что этот процесс по-разному в отдельных странах, но постоянно имел место. Среди русской эмиграции сразу же обнаружился определенный слой «устроившихся» за рубежом. К этому слою относились те представители буржуазии и привилегированных сословий, которые имели за границей солидные денежные средства. Некоторые из них успели уехать еще в 1917 г., даже до Октябрьской революции.

Людьми со средствами, по крайней мере первое время, были всякого рода спекулянты, разбогатевшие в годы мировой войны, генералы и офицеры белых армий, разными путями присвоившие казенные деньги и ценности. «В этой «зарубежной» России, — писал генерал А. А. Игнатьев, — люди расценивались прежде всего по имевшимся в их распоряжении деньгам. Не все ли было равно, откуда эти деньги происходили?!»²⁴ Сам Игнатьев, бывший царский военный атташе во Франции, имел на своем счету огромные суммы. Он передал их потом Советскому правительству. Но это был факт исключительный. Бывшие дипломаты тратили оставшиеся в их распоряжении доллары и франки на поддержание эмигрантских контрреволюционных организаций. А в это время тысячи рядовых эмигрантов терпели нужду и лишения.

О тяжелых материальных условиях определенной части русских беженцев сообщали из Сербии, несмотря на помощь, которая оказывалась белоэмигрантам королевским правительством этой страны. Из данных, приведенных в докладе Верховного комиссара по делам беженцев Совету Лиги Наций (март 1924 г.), следует, что 30 % из 15 тыс. русских эмигрантов, проживавших в Латвии, находились в «совершенной нищете». Похожая картина была в Литве, Эстонии, Финляндии, Греции и других странах. «Экономический кризис, — говорилось в докладе, — осложняет положение». Отмечались также «ужасные условия» жизни тысяч беженцев, рассеянных на обширной китайской территории: «Мало надежды на то, чтобы они нашли постоянный заработок в Китае»²⁵.

Некоторые факты о жизни русских эмигрантов в Китае сообщил Г. Г. Пермяков, проживающий ныне в Хабаровске. Он /87/ вырос и получил образование в Китае, с 1939 по 1945 г. был сотрудником советского генерального консульства в Харбине и хорошо знал многих эмигрантов. Более 20 тыс. русских, рассказывает Г. Г. Пермяков, жило в Шанхае. Это город-котельня, где молодые люди сгорали очень быстро: влажный климат, жара, большая скученность в китайской части города, плохая вода, болезни и нищета делали свое дело. Значительная часть русских в Шанхае находилась на самой низкой ступени социальной лестницы. Но были и врачи, коммерсанты, шоферы, полицейские. В шанхайских ресторанах играли русские музыканты: пианисты, скрипачи, саксофонисты. Несколько тысяч русских в 20-е гг. обосновались в Тяньцзине. В этом городе, как и в Шанхае, хозяйничали иностранные концессионеры, и русские в поисках средств к существованию брались за любую работу.

Повествуя о жизни на Дальнем Востоке, в таких центрах эмиграции, как Харбин и Шанхай, советская писательница Н. И. Ильина в своем романе «Возвращение» нарисовала картину безысходности, нужды, лишений, которые были уделом многих эмигрантов. Сложность эмигрантской жизни, ее суровая действительность приобретают здесь очень конкретное выражение. Исторический роман, автор которого сама была свидетелем многих событий, может служить в известной мере источником для понимания реальной обстановки, познания деталей быта русских эмигрантов в Маньчжурии. Перед читателем проходят самые разные типы этих людей: активные белогвардейцы и фашисты, политиканы всех мастей, продажные журналисты, опустившиеся, растерявшие свой талант поэты и художники, продающие себя образованные девицы и многие, многие другие. Тем, кто был в стороне от политики и главную свою заботу видел только в поисках места, где больше платят, вдруг становилось ясно, что все усилия тщетны, потому что ни изменить, ни улучшить свою жизнь они не могут. Так рассуждает в романе и Софья Павловна — жена погибшего белогвардейского офицера, заброшенная в Харбин с потоком беженцев. С тревогой она думает о судьбе своей дочери. Что ее ждет? Та же бедность, те же унижения, тот же безвыходный круговорот белки в колесе… Примерно так думали и тысячи рядовых безвестных эмигрантов, влачащих на чужбине жалкое существование.

По данным, собранным эмигрантскими земско-городскими организациями, в 27 странах Европы и Азии в 1925 г. в помощи нуждалось около 500 тыс. эмигрантов²⁶. В это время Франция, где после мировой войны не хватало рабочих рук, предложила предоставить работу русским эмигрантам, способным работать. Туда потянулись не только люди со средствами, но и десятки тысяч гонимых безработицей эмигрантов. По словам Л. Д. Любимова, их можно было встретить на шахтах Лотарингии, на текстильных фабриках севера Франции, на фермах юга, на парижских заводах, в Бельфоре, Гренобле, Рубе, Крезо, /88/ Южине, Клермон-Ферране, в самых глухих французских деревнях.

Французские предприниматели заключали с бывшими офицерами, солдатами и казаками контракты, в которых определялись срок договора, величина платы за труд и другие условия. Только приехав во Францию, многие обнаружили, что оплата для них установлена самая низкая. «Проработавши два дня, — писал из Кнютанжа (Лотарингия) один из русских эмигрантов, — мы узнали, что плата нам 15 франков за 8 часов исключительно тяжелого труда под землей, а контракт был подписан на 19 франков. Работали в парах с итальянцами, которые получали 25–30 франков»²⁷. В этом местечке на