Ворон тоже повернулся и смотрел теперь прямо на него. С минуту они смотрели друг на друга – птица и человек. Человек не выдержал первым: провожаемый взглядами пассажиров, он встал и перешел в другой вагон.
Там С. сел на ближайшее к двери сиденье и, на несколько секунд прикрыв глаза, снова провалился в тот же тяжелый сон, что снился перед звонком почтальона: звонок, разбитая тарелка, темно-красная лужа на полу. Когда он открыл глаз а , поезд стоял. За окном, на торчащем у края кочковатого поля телеграфном покосившемся столбе, сидел ворон.
С. вскочил и едва ли не бегом бросился в следующий вагон. Ворон снялся со столба и, неторопливо маша крылами, полетел следом за ним вдоль электрички, тенью мелькая то в правом, то в левом окне…
Пробежав несколько вагонов, С. остановился и перевел дух: ворона не было. Прислонившись к стенке тамбура, он вынул из плаща сигареты и зажигалку: несколько раз, все более ожесточаясь, крутанул колесико, но безрезультатно. Вызвав наконец столбик огня, С. прикурил, жадно затянулся, еще и еще.
На крыше вагона, прямо над ним, сидел, нахохлившись, ворон.
Поезд дернулся, гуднул в туман и начал набирать скорость.
Двери открылись, и С. вышел из электрички. Спустившись со знакомой платформы, он быстро зашагал мимо пустой остановки, откуда несколько дней назад провожал Лику, тайком фотографируя ее.
– Все будет хорошо, – бормотал он, как заклинание. – Все в порядке.
– Да вы проходите, – сказала крупная, с шалью на покатых плечах женщина. Она стояла в дверях Ликиной квартиры.
– А где… Лика?
– Так уже повезли, – просто, как если бы речь шла о мебели, пояснила женщина.
С. молча стоял на площадке перед дверью. Он не мог поверить.
– Где?.. – спросил он наконец – и замялся, не в силах произнести слово «кладбище».
– Там… – махнула рукой женщина. – Вы, может, еще успеете…
Но он не успел.
Осторожно ступая по тяжелому глинозему, люди вышли из влажного тумана и молча прошли мимо него, тяжело дышащего, стоящего у кладбищенской ограды. Они прошли мимо, словно не заметив С., и ощущение тяжелого сна снова навалилось на него.
– Вы – к Лике? – остановившись, спросила вдруг шедшая последней маленькая горбунья лет сорока.
– Да, – сказал С.
Она кивнула своей догадке и пошла следом за остальными, но, отойдя на несколько шагов, обернулась и сказала:
– Идемте.
– Салатику возьмите, – попросила крупная, с шалью на крутых плечах женщина.
С. сидел за столом – с краю, возле горбуньи.
– Спасибо.
– Ну, – резким, высоким голосом сказал маленький мужчина, сидевший почему-то во главе стола, и поднялся. Когда он стоял, стол доходил ему до груди. – Ну, пусть земля будет ей пухом!
– Да, да, – подтвердили все. – Пухом…
– Не чокаться, – строго, громче нужного напомнила крупная.
Выпили.
– А вы?.. – недовольно через весь стол спросил мужчина.
С., словно в столбняке, смотрел на неподвижную, накрытую куском хлеба стопку в конце стола. К той, что стояла перед ним, он тоже не притронулся.
– Кто-то дал мне телеграмму, – сказал он вдруг. Стук вилок и ножей прекратился на минуту. – Сегодня ночью.
Никто не ответил ему.
– Кто давал мне телеграмму? – громче повторил он.
– Вы ешьте, ешьте, – мягко сняла вопрос горбунья.
Все снова застучали вилками.
– Студня! – трубно предложила крупная, подняв блюдо. – На редкость удался!
– И рыбы! – крикнул мелкий мужчина.
Украдкой от крупной дамы он отлил себе из неподвижной Ликиной стопки, быстро выпил и заел от ее же куска хлеба.
С. под столом больно ущипнул себя за ладонь. То, что происходило здесь, не было сном, но не могло быть и реальностью.
С. выскользнул из-за стола и, бесшумно приоткрыв входную дверь, спустился на лестничную площадку. Закурил, рывком распахнул закупоренное окно, нервно выдохнул наружу струю дыма. Там просвечивал сквозь туман обычный убогий пейзаж – облупленные стены, крыши, кусок чахлого сквера с поломанной скамьей…
– Сигареткой не угостите?
С. обернулся. У самого плеча стояла горбунья. Инстинктивно посторонившись, он молча вытряс из пачки несколько сигарет.
– Спасибо.
Облизнувшись, горбунья выбрала одну, потом, глянув снизу в глаза – можно ли? – и вторую. С. чиркнул зажигалкой.
– Кто-то дал мне телеграмму, – упрямо повторил он. – Ночью.
Горбунья не ответила. Затянулась, молча глядя, как становится пеплом кончик сигареты.
– Когда она умерла? – спросил С.
– Вчера вечером, – сказала горбунья. – В десятом часу.
– Как? Отчего?
– От старости, – ответила горбунья и затянулась.
С. ничего не сказал: он молчал, пораженный ее ответом и тем, как на глазах превращалась в столбик пепла сигарета в тонких женских пальцах.
– От старости, – повторила горбунья. – Состарилась – и умерла. – Она подняла на него серые пронзительные глаза.
– Постойте! В десятом часу… – пытаясь ухватить некую догадку, мелькнувшую на окраине сознания, проговорил С. Но сделать этого не успел: горбунья вдруг подалась к нему, прижалась всем телом и зашептала:
– Хочу тебя, хочу… Дай губы, скорее…
И уже обнимала его, целовала шею, искала губы.
– Вы… Вы что! – шепотом закричал С., ошеломленный ее натиском.
– Мой будешь, – приговаривала горбунья, шаря по его телу жадными руками, – мой… Все равно!
– Перестаньте! – Он поймал ее руки и брезгливо отбросил от себя. – Сумасшедшая!
– Я? – Горбунья усмехнулась, и С. обомлел: следа страсти не было в ней сейчас. Горбунья была тиха и печальна. – Я не сумасшедшая… – покачав головой, тихо сказала она.
Прошелестела вверх по лестнице юбка. У двери горбунья обернулась и, нежно посмотрев на С., призывно провела кончиком языка по губам.
Дверь хлопнула. С. остался на лестничной площадке один.
На почте было почти пусто.
– Простите, девушка… – С. заглянул в окошко. – От вас вчера отправляли вот эту телеграмму…
Девушка молча протянула руку, и С. вложил в нее мятый бумажный листок.
– Ну и?..
– Кто? – спросил С. – Кто ее отправлял?
Телеграфистка подняла на него глаза и несколько секунд смотрела странным взглядом.
– Вы и отправляли, – сказала она наконец.
– А?
