– Вы что, Лена? – спросил Шленский.
Лена хохотала.
Деветьяров загнал шар в лузу и поднял голову. В дверях бильярдной стоял пыльный, всклокоченный и злой Шленский.
– Уже? – спросил Деветьяров.
– Уже, – ответил Шленский. – Спасибо за заботу.
– Не за что, – сказал Деветьяров и, обернувшись к Аслану, бросил: – Не в коня корм.
– Меня зовут Лена Кузнецова, я приехала из Нижнеудинска…
Она стояла на пустой сцене в коротенькой ночной рубашке и улыбалась Шленскому. Заверещал будильник. Шленский вскочил как ошпаренный и прибил его. Посидел немного, приходя в себя, – и с ненавистью вычеркнул на календаре вчерашнее число.
Без пяти одиннадцать Шленский вошел в кинозал. Аркадий и его ассистентки что-то подкалывали к платьям Лаврушиной и Шефер; литовка пробовала ходить в своем, обтягивающем.
Веснина поправляла прическу Черышевой, косметолог Катя возилась с макияжем для Жуковой.
Шленский тревожно оглядел зал:
– Девушки, а где Кузнецова?
– Она просила передать, что заболела, Леонид Михайлович, – сообщила со сцены Даля.
– Ясно, – сказал Шленский.
– Леонид, – обратился к нему подошедший фотограф, – а фотографии пойдут через один слайдоскоп или через несколько?
– Да-да, – сказал Шленский.
– Что? – не понял фотограф.
– Простите, – извинился Шленский. – Вечером решим. Андрей! – позвал он. – Пройдешь прогон за Кузнецову?
– Нет, Ленчик, – зло улыбнулся Деветьяров. – За Кузнецову ходи сам.
На обед Кузнецова пришла последней и молча села за свой столик. Шленский ел медленнее обычного, попросил добавки компота. Дождавшись, когда все разойдутся, он подошел к ней:
– Приятного аппетита, Лена.
– И вам.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – ответила Кузнецова, глядя в борщ.
– Вот и замечательно, – бодро сказал Шленский. – Значит, на втором прогоне будете?
Кузнецова, подняв глаза, какую-то секунду всматривалась в лицо Шленского. Он улыбнулся.
– Буду, – сказала она.
После пресс-конференции был фуршет. Потом пили кофе и коньяк, переходили от столика к столику… Сидя возле фотографа со шкиперской бородкой, Шленский рассматривал листы фотографий. Из-за углового столика, безуспешно кадримая каким-то журналистом, на него смотрела Кузнецова, но, увлеченный новой идеей, Шленский не видел ее.
– …Час по первой программе в пятницу вечером, – говорила Роману Юрьевичу дама в костюме. – Но вести будет он сам.
Женщина скосила глаза в сторону столика, где уставший от собственной популярности известнейший телеконферансье привычно шутил, сидя в компании со Стеценко и Черышевой.
– Нет проблем, – ответил Роман Юрьевич. – Но права будут у нас.
– Это мы еще не обговаривали, – сказала женщина.
– У нас, у нас… – мягко повторил Роман Юрьевич. – А Осинский… – он кивнул в сторону конферансье, – пожалуйста, пусть ведет. Евочка! Можно тебя на минутку?
– Пойду к себе, – улучив момент, сообщил Деветьяров и оторвался от стойки. Вызвав лифт, он обернулся и, поймав взгляд Шефер, выразительно покрутил пальцем воображаемый телефонный диск. Оленька кивнула, смутилась и тут же отвернулась к стойке.
Когда двери лифта закрывались, быстрым шагом подошла Кузнецова. Увидев Деветьярова, она хотела было остаться, но тот придержал двери. Лена вошла.
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста…
Кузнецова стояла в углу кабины, готовая зареветь.
– Я, кажется, знаю, что нам обоим нужно, – сказал Деветьяров и нажал кнопку. – Нам обоим нужно выпить. Едем ко мне.
Она резко вскинула на него глаза.
– Да не бойтесь вы, о господи! – воскликнул Деветьяров. – Просто – выпить. Это разрешается?
В баре фотограф со шкиперской бородкой все еще объяснял что-то Шленскому, а тот безуспешно искал глазами Кузнецову. Но за угловым столиком было пусто.
– Такая, знаете, пластическая фантазия: «Фотограф и модель», – говорил «шкипер».
– Хорошо, – сказал Шленский.
– Робертас, – подошла к столику Ева Сергеевна, – можно мне похитить Леонида? Ненадолго.
– Извините, – сказал Шленский.
– Леня, – как о чем-то простом, сказала Ева Сергеевна, – у нас небольшие коррективы в программе.
– Какие коррективы? – насторожился Шленский.
– Вести шоу будет Осинский.
– Что?! – Шленский глянул за столик, где, будто не имея никакого отношения к происходящему, привычно ухохатывал девушек конферансье.
– Ленечка, это условие трансляции, – предупредила его бессмысленные возражения Ева Сергеевна.
– А Андрей? – беспомощно спросил Шленский.
– С ним проблем не будет, – ответила Е.С.
– Да? – Шленский обернулся к стойке, но Деветьярова на привычном месте не было, а к Шефер приклеился пьяненький журналист, перед тем кадривший Кузнецову. – Я все-таки должен с ним поговорить.
– Конечно, – даже обрадовалась Ева Сергеевна. – Конечно, поговорите…
Шефер отклеилась от фотографа и быстро пошла к лифту.
– Он очень хороший, просто девушек боится, – говорил Девятьяров. – Не обижайся на него.
– Не надо больше об этом говорить, Андрей Николаевич. Ну пожалуйста! – взмолилась Кузнецова.
– Молчу, – сказал Деветьяров. – Нем как рыба. Хочешь, фокус покажу?
Лена не ответила.
Деветьяров скатал хлебный шарик, положил его на стол, накрыл блюдцем, постучал, подул, трижды поплевал через плечо – и поднял блюдце. Шарика под ним не было. Деветьяров сам очень удивился.
– Этого не может быть, – сказал он, выпучив глаза.
Лена наконец рассмеялась.
– Вы хороший человек, Андрей, – сказала она.
– Я-то? – скромно переспросил Деветьяров. – Я – замечательный!
Зазвонил телефон.
– Алло, – сказал Андрей. – Ясно. Я потом перезвоню, хорошо?
И повесил трубку.
– Спасибо вам, – сказала Кузнецова. – Я пойду, ладно?
– Леночка, это вам спасибо, – ответил Деветьяров. – Приходите еще. Я много фокусов знаю. И не берите вы в голову! – вдруг попросил он.
– Что не брать? – спросила Кузнецова.
– Не что, а кого, – ответил Деветьяров. – То есть, наоборот, берите, берите…
Кузнецова улыбнулась, шмыгнула носом и вышла из номера.
