лошади, которая никак не могла прибыть из Омана. Бен Алима узнал лошадь. Собственно, он немного ошибся, решив, что она принадлежит иракскому клану Рубаи. Эта ошибка уберегла вас от массы неприятностей, Дэйн, но мне пришлось пойти на крайние меры.

Я обратился за помощью к саудовцам. И, чтобы подстраховаться на всякий случай, позвонил еще и Хакиму. Я тогда не был ни Сулейманом, ни Джабиром. Я назвал другое имя и пообещал доставить вас в порт Шакик в Катаре.

– Как вы рассчитывали это провернуть? – поинтересовался Дэйн.

– Собственно, я не думал, что дойдет до этого. Я рассчитывал, что саудовцы вас перехватят либо мне придется все сделать самому. Но с саудовцами ничего не вышло, а мне жутко не повезло – я заболел. Тем не менее, даже больному, мне удалось довольно быстро уговорить капитана Маджида открыть кингстоны кутийи в паре миль от Шакика.

Джабир мрачно улыбнулся.

– Но и тут вмешался какой-то злой рок. По политическим соображениям Хаким вас освободил. Этого никак нельзя было предугадать. Конечно, лучше всего было бы, если б я мог сам с вами разделаться.

– Естественно, так вам было бы удобнее всего, – согласился Дэйн. – Только заболели вы не случайно.

Джабир даже приподнялся на диване.

– Что вы имеете в виду?

– Когда я сообразил, что вы – наемный убийца, я решил позаботиться о вас прежде, чем вы займетесь мной. И я вас отравил.

– Что?! Вы отравили меня?

– Боюсь, что так и есть.

– Дэйн, я не могу поверить, что вы на такое способны! Что вы мне подсыпали?

– Перуанский яд под названием «камотилло». Мне не составило труда подмешать его вам в пищу.

– И у вас все время был с собой этот яд?! – недоверчиво спросил Лахт.

– И еще кое-какие мелочи. Никогда не знаешь наверняка, что может пригодиться в работе, – пояснил Дэйн.

Потрясенный Джабир никак не мог до конца поверить в то, что его отравили. Он спросил:

– А почему вы не отравили меня насмерть этим своим камотилло, раз уж решили, что я предатель?

– Вы нужны были мне живым, ради моей собственной безопасности, – объяснил Дэйн. – Я должен был сделать дело, за которое взялся, несмотря на то, что Комитет старался мне помешать. Если бы я просто убил вас, Комитет нашел бы какой-нибудь еще способ задержать меня. А так они все еще рассчитывали на вас.

Джабир застонал и отвернулся к стене. Дэйн обратился к Лахту:

– Хотелось бы знать, что вы теперь собираетесь делать?

– Ничего не изменилось. Все идет по плану. Мы не станем посылать приказ об отмене восстания, оно состоится, иракские власти его подавят. И все обвинят в этом мистера Дэйна, который не доставил вовремя жизненно важное послание. Да и саму Америку, которая в последнее время не поддерживает наши важнейшие планы, наше сопротивление, нашу борьбу.

– Не забывайте, что я все же доставил послание вовремя! И собственно, Соединенные Штаты никогда не обещали вам никакой помощи, – заметил Дэйн.

– Мы ни о чем не забыли, – сказал Лахт. – Но мы представим все именно так – и ракканцы, и весь мир поверят нам!

– Я могу доказать, что это неправда!

– Неважно, что вы там можете доказать! Вопрос в том, удастся ли вам заставить людей в это поверить? Припомните Кубу, там американцы тоже потерпели досадное поражение. Вам не кажется, что наша версия более правдоподобна? И вы, мистер Дэйн, просто должны будете с этим смириться, потому что мы сообщим всему миру, что так оно и было! И наше слово будет более веским, и мы будем повторять это так часто и так искренне, что ваших опровержений просто никто не услышит! Мы лишим вас возможности выступить со своими возражениями, мистер Дэйн, а в нашем мире информация – залог успеха!

– А вы не переоцениваете свои возможности?

– Не думаю. Посмотрите в лицо фактам! Нам придется противостоять не всем Соединенным Штатам, а всего лишь какому-то Стивену Дэйну, тайному агенту, который работает на полусекретную организацию борцов за независимость. Ваша организация не станет выступать против нас, потому что это противоречит ее основным задачам. Вы можете, конечно, попробовать сами, да только что вы можете сделать? В лучшем случае, напишете какую-нибудь статейку или книжонку, в стиле «как это было на самом деле». Это модно среди отставных британских офицеров. Не думаю, что вам удастся оправдаться таким образом. А у нас, в противовес вашей предполагаемой книжонке, будет немедленный и практически неограниченный доступ на радио, телевидение и в газеты. Нас увидят и услышат десятки, даже сотни миллионов людей! И мы постараемся так вдолбить им в головы свою версию, что она в конце концов станет единственно признанной истиной. А потому у вас не получится переписать историю заново, и придется вам все же воздержаться от такого безнадежного дела. Надеюсь, вы понимаете, что в этом мире только тот, кто располагает средствами массовой информации, может рассчитывать на то, что его видение событий примут на веру люди всего мира.

Дэйн кивнул.

– Все это, конечно, верно – теоретически. Только в жизни иногда не все так просто. И вы, Макиавелли восточного побережья Аравии, слишком высокого мнения о себе. Вы переборщили с собственным цинизмом и слишком уж рассчитываете на человеческую глупость. И наверно, из-за недостатка самоуважения вам трудно понять и самих себя, и других людей.

– Недостатка самоуважения? Что вы имеете в виду? – удивился Лахт.

– Я хочу сказать, что вы неверно представляете себе, что вы такое сами. Вы ведь вовсе не такие умные и изворотливые, как вам кажется. Вы просто дешевые политиканы, склонные все усложнять, строить интриги ради самих интриг. Вы много лет жили за счет пожертвований соратников, но сейчас положение ваше пошатнулось, и вы цепляетесь за малейшую возможность, чтобы все осталось по-прежнему!

– Естественно, мы жили на деньги борцов за свободу, – сказал Бикр. – Но вы обвиняете нас несправедливо! Мы действительно желаем Ракке свободы и независимости!

– Это, конечно, прекрасно. Я тоже искренне хочу, чтобы Ракка стала независимой, как и Южная Африка, и Гаити, – сказал Дэйн. – И я так же искренне желаю...

– Хорошо, хорошо! – прервал его Лахт. – Полагаю, об этом сказано уже достаточно. Мы посвятили вас в свои планы. Остается только решить, мистер Дэйн, какую из предложенных ролей вы согласитесь принять.

– Вы в самом деле считаете, что у меня есть выбор?

– Конечно. Восстание должно состояться, как и запланировано, и должно провалиться по вашей вине. Это неизбежно. Вопрос в том, как именно вы предпочитаете объяснить свой провал? Например, если вы согласитесь с нами сотрудничать, мы можем постараться снять с вас большую часть вины. Мы представим вашу задержку как неумышленную, более того, сообщим, что вам все время мешали русские или китайские агенты, которых мы тут же запросто придумаем, если будет нужно. Ваше положение все равно не станет слишком уж хорошим, поскольку неудача – она неудача и есть, но все же вы предстанете не в таком уж и дурном свете!

– Вы очень великодушны, – сказал Дэйн. – А если я откажусь?

– Что ж, пока вы не начнете активно выступать против нас, пока вы не попытаетесь открыто высказать свою точку зрения на эти события, мы выставим вас как просто неумелого, неуклюжего, даже смешного неудачника из американских доброхотов. О вас не станут думать как о злодее или плохом человеке, вы покажетесь просто чем-то мелким и несерьезным, дешевкой.

– Забавная перспектива! А что, если я стану активно выступать против вас? – спросил Дэйн.

– В таком случае все будет выглядеть несколько иначе. Нам придется заявить, что вы и ваши американские руководители с самого начала были настроены против нас. Или, скорее, сперва вы были за нас – хоть это и не так правдоподобно, – но потом сошлись с иракцами, и из-за своей национальной жадности до нефти и нездоровых опасений вмешательства еще одной независимой силы вы стали