всей земли просило, как милости, государем королевича Владислава, отдав себя на волю нашего короля.

Верьте мне, что теперь наше дело сохранит уже не храбрость ваша, не оружие, а повиновение вашему вождю Гонсевскому и безобидное обхождение с московскими людьми. Смотрите, чтоб не пропали даром ваши труды, и, по причине чьего-либо своевольства, Речь Посполитая не упустила бы того, что приобрела ей доблесть ее подданных. Я еду к королю, чтобы представить ему о вашей верной службе, трудах, кровавых страданиях и просить щедрого и милостивого вам награждения.

Проводили гетмана криками «виват»!

Поезд Жолкевского тронулся в путь. Впереди пара лошадей тянула телегу с Шуйским.

Незримыми, трудно уловимыми путями рождаются в народе предчувствия грядущих перемен. С отъездом Жолкевского кончался медовый месяц польско-русского брака поневоле. Жолкевскому предоставился случай и самому впасть в обман. Его вышли провожать толпы московских людей. Из-за тесноты на улицах взбирались на крыши домов. Ему думалось, что московские люди сожалеют об его отъезде. Нет, не сожалели, а радовались, что близится час расплаты за унижения перед ляхами. Московские люди уже давно исподволь собирали оружие и прятали его по своим захоронкам.

И никто не уронил ни слезинки по бывшему царю Шуйскому. Получил свое!

Со стен Смоленска осажденные увидели, что в польском стане поднялась необычная суета. От лазутчиков было известно, что поляки не готовят приступа. Происходило что-то иное.

Король выслал за версту от лагеря почетный гусарский экскорт. Строились войска, как бы для парада. В Смоленске догадались, что кого-то готовятся встретить с необычным почетом.

Король готовил встречу победителю под Клушиным и овладетелю Москвой. У королевского шатра собрался весь королевский синклит, а так же и сенаторы, что прибыли из Варшавы. Перед шатром расстелили ковер, на котором король должен был встретить Жолкевского и коленопреклоненного Василия Шуйского.

Московское посольство разместили неподалеку от королевского шатра. Василия Голицына, Филарета и князя Мезецкого поставили у самого шатра, чтоб не только видели, а и слышали бывшего царя.

Паны — любители поговорить. Соскучились под Смоленском, а тут случай блеснуть красноречием. Победу под Клушиным сравнивали с победами великого полководца древности Юлия Цезаря, а свое рыцарство возводили в звание героев древности.

Настала драматическая минута. Жолкевский, выслушав приветствия и восхваления польского рыцарства, дал знак своим, чтобы положили к ногам короля московские знамена, а король вывел к королю Василия Шуйского и его братьев.

Роль церемономейстера была возложена на Яна Потоцкого. Он подошел к Василию Шуйскому и зычным голосом произнес:

— На колени, гнусный убийца польских граждан! На колени пленник! Проси милости у короля!

Жолкевский предусмотрел эту минуту. В пути у Василия Шуйского забрали монашеское одеяние и облачили в царские одежды.

Филарет, глядя на это представление, крестился. Василий Голицын замер в онемении. Добра Шуйскому он не желал, но его пронзило унижение царского достоинства.

Из возка, в котором привезли Дмитрия Шуйского смотрела Екатерина, задыхаясь от бессильной злобы, кляня себя, что связала свою судьбу с Шуйскими. Короток оказался век их торжества.

Василий Шуйский поднял глаза на короля. Последний раз он нашел  силы показать себя русским князем. Голосом твердым, стараясь говорить громко, чтобы быть услышанным окружающими, произнес:

— Не довлеет московскому царю кляняться королю. Волею Всевышнего я — пленник, а взят не вашими руками, выдан я моими подданными и изменниками! Судьбы королей и царей предначертаны Господом, а не нами. Рано Польше торжествовать над Россией, спор еще не окончен!

Ян Потоцкий рванулся к Шуйскому, намериваясь силой поставить его на ко-лени. Король остановил его жестом, понимая, что насилие над плененным царем, обратит сожаление к поверженному. Он велел увести пленных.

Аудиенция Жолкевскому была назначена на утро. До приглашения к королю Жолкевкий успел ознакомиться с обстановкой под Смоленском. Мало что изменилось в его отсутствие. Войска роптали на задержку жалования. Субсидии папского престола оставались лишь предметом мечтаний. Стены города возвышались все так же непреодолимым препятствием. Лев Сапега с усмешкой рассказал об упорстве послов, ожидающих на царство Владислава и предупредил гетмана, что король об этом и слышать не хочет.

Жолкевский давно видел, что избрание королем шведского принца Сигизмунда свершилось на беду Речи Посполитой. Бессмысленная и неудачная его попытка объединить под одной короной Польшу и Швецию, а теперь вот и Московию. Он оценил ограниченные возможности Сигизмунда принимать трезвые решения, продиктованные необходимостью, а не амбициями, и все же не отказался от попытки внушить ему, что война с Московией еще только началась, что она безнадежна, что выход из тупика это избрание Владислава царем.

Утром Сигизмунд встретил Жолкевского не столь любезно, как накануне.

— Мы почтили ваш подвиг под Клушиным, — сказал король. — А вот присягой Владиславу, которую вы устроили без моего на то согласия, мы крайне огорчены. Мы сообщали вам о нашем нежелании отдавать королевича на Московское государство, в страну дикарей и цареубийц. Избрание Владислава — это уловка хитрых бояр. Мы победили Московию. Избрать Владислава царем — это отдать нашу победу. Московии нужна твердая рука умудренного государя!

— И этот государь — ваше величество!

— Не будем лукавить, гетман! Мы завоевали Московию, и Московия должна быть присоединена к Речи Посполитой. Мы не ищем союза с Московией, она становится нашей провинцией.

— Ваше величество, у нас имеются силы и средства завоевать Россию? Россия не исчерпывается Москвой.

— Москва — всему голова!

— Ваше величество, я огорчил вас подписанием договора о воцарении Владислава. Но это огорчение — еще не огорчение. Боюсь огорчить вас, но я не был бы верным слугой республики, если бы промолчал в решающий час ее судьбы. Моя первейшая забота, моя сердечная боль о войске, которое я ввел в Москву. Сейм вотировал московский поход, но денег не дал. Нам нечем подкрепить наши силы. Не взят Смоленск. В Москве около шести тысяч наших воинов. Если разразится бунт, он сметет их с лица земли вместе с Москвой. Ваше величенство, отдайте царство Владиславу. Завоевать Московию у нас не достанет сил, удержать царство за Владиславом сил достанет. Вы не скрываете, ваше величество, что вы решили возложить на себя царский венец. Я не уверен, что это удастся, но и возложив сей венец не значит, что вы его удержите. Едва в Москве узнают об этом вашем решении, поднимутся все замосковные города, последует новая вспышка ненависти к полякам, и русские люди, ныне разъединенные — объединятся и начнется настоящая война. Чем оно кончится, одному Богу известно?

Король посуровел. Сжал губы и процедил:

— У гетмана есть еще что-либо сказать более разумное?

Жолкевский понял, что аудиенция окончена, что короля не сломить, что его уши не слышат увещеваний. Он вышел от короля с одной мыслью, как уйти от ответственности перед Речью Посполитой за свершенное с его участием.