Ушли от Богданки поляки, побежали от него князья и бояре. В Москве они каялись перед «седьмичисленными» боярами в своих изменах и пугали, что Вор готовится поджечь со всех сторон Москву, дабы спалить город, чтобы не достался полякам.

Пугали, чтобы выслужиться перед новой властью, а Федору Мстиславскому то и надобно. Страх перед Вором оправдывал его измену русскому делу. Он обратился за помощью к Жолкевскому. Гетман давно ожидал этого обращения. На этот раз он не собирался гоняться за Вором, покинутого Сапегой, на собирался идти в обход Москвы, ему надобно было войти в Москву, дабы приучить московский люд к пребыванию поляков в Москве.

На его условие Мстиславский ответил с полной откровенностью:

— Рад  был бы оставить польское войско в Москве, да опасаюсь московских людей. Могут поджечь город и сгореть вместе с польским рыцарством.

Этого опасался и Жолкевский, поэтому свое вторжение в Москву в своем замысле разделили на два этапа. Первый раз войти в город, пройти городом к Серпуховской заставе, пригорозить оттуда Вору, чтобы бежал из под Москвы, но не губить его, ибо в затеянной игре отводил ему место, как угрожающей силе. На втором этапе замысла войти в Москву, опять же, якобы для защиты от Вора, и посадить в столице польский гарнизон.

Ночью, обернув копыта коней пучками сена, свернув хоругви и знамена, польская конница безмолвно, раздавалось только ржание лошадей, прошла сквозь город и вышла на дорогу к Николо-Угрешскому монастырю.

Казаки Заруцкого тут же прознали, что польское войско вступает в Москву , чтобы пройти через город и ударить на казацкий стан. Заруцкий разбудил Богданку и Марину.

— Государыня! Возблагодарим Бога! Поляки вошли в Москву. Ныне все московские люди и иных городов поднимутся на короля, узурпатора твоей власти!

— Вы не смогли овладеть Москвой, теперь ищите утешение! — упрекнула Марина.

— Я не принимаю упрека, государыня! Казаки готовы были приступить к Москве вслед за польским воинством Яна Сапеги. Он изменил вам, а не казаки. Я не ушел бы из монастыря, но с королевским войском мы не в силах сражаться.  Мы уйдем, чтобы вернуться с поддержкой всей русской земли.

К рассвету, стараясь не шуметь, казачье войско вышло из монастрыя и двинулось к Серпухову. Когда войско Жолкевского, пройдя через Москву, подступило к Николо-Угрешскому монастырю, дозорные донесли, что в монастыре кроме монахов никого нет. Казаки и Вор ушли. Не составило труда догадаться, что они ушли к Серпухову. Жолкевский преследования не приказал.

Бояре ожидали, что Жолкевский, вернувшись на Девичье поле, тут же двинется в Калугу, куда Вор перебежал из Серпухова, но у Жолкевского иные были намерения. Он поставил задачей войти в Москву, тем ее поставив под королевскую власть. Он сведал, что не все бояре разделяют желание Мстиславского впустить в город поляков. Особенно опасными ему виделись те из бояр и князей, кто мог бы претендовать на русский престол, и допреж других Василий Голицын. Жолкевский придумал, как убрать из Москвы противников вступления поляков в Москву.  Москва присягнула Владиславу, отсюда вытекала необходимость посылки депутации под Смоленск с просьбой к королю отпустить на царствование в Московии королевича Владислава.

Жолкевский высказал боярам пожелание, чтобы депутация была особо представительной и имела бы в челе знатнейших русских людей. Во главе депутации он уговорил поставить Василия Голицына, от духовенства — митрополита Филарета, ибо было известно, что он противился призванию поляков в Москву. Бояре  без подсказки Жолкевского назвали князя Даниила Мезецкого, думного дворянина Василия Сукина, дьяков Томилу Луговского и Василия Сыдавнего. А всего вошло в состав посольства людей всяких чинов девяносто три человека.

Попали в сие представительное собрание Захар Ляпунов и Авраамий Палицын. Все те, кто стоял супротив призвания на престол короля удалялись из Москвы.

Мстиславский с сотоварищи дали наказ посольству, чтобы королевич Владислав крестился в греческую веру, а крещение произвел бы митрополит Филарет, прежде чем королевич  отправится в Москву.

Жолкевский проводил посольство и вздохнул с облегчением. Оставалось позаботиться о предлоге ввода польских войск в Москву. Ему было известно, что даже не все «седьмичисленные» бояре желают ввести в Москву польские войска. В этой обстановке, Жолкевский без единого выстрела выиграл баталию,   куда более значительную, чем под Клушино. Он объявил боярам, что собирается увести войско под Смоленск на подмогу королю. «Седьмичисленные» взволновались. Вор в Калуге. Калуга вдвое ближе, чем Смоленск. К Жолкевскому явился Мстиславский. Сразу же спросил:

— Верно ли, ваша милость, что вы уводите свое войско под Смоленск?

— Как же тому не быть? Надвигается зима, зимовать под Смоленском нам привычно, а зимовать нашему войску в палатках у ворот Москвы — унизительно!

— В Москве волнение! Опять тянут к Вору, а в иных городах ему вновь присягают.

— Вор, то ваша забота. Ваши люди пришли к нему на службу. Вы его породили, самим вам от него и избавляться!

— Разве мы его породили? Его привели польские люди...

— Люди, хотя и польские, но не королевские. У нас вольности. Каждый пан сам себе пан. Наши люди были в гневе за убийства их ближних.

— Мы целовали крест королевичу Владиславу. Не в его ли интересах схватить Вора? Едва, ваша милость, вы отведете войска под Смоленск, Вор тут же явится под Москвой.

— Москва имеет свое войско. Идите под Калугу, поймайте Вора!

— Ловили, да не дается в руки.

Жолкевский посуровел и встал, давая знать, что разговор окончен.

Мстиславский то же встал и произнес:

— Бояре московские и всей русской земли люди бьют челом королю, оставить польское войско, с вашей милостью, для защиты Москвы. Мы готовы его разместить в городе.

Того Жолкевский и ждал, но вида не подал, поспешил показать, что о такой возможности и не думал.

— С таким челобитьем, — ответил он, — московским людям надобно обратиться к королю. Я извещу его величество!

Александр Гонсевский, узнав о боряской челобитной, восторженно поздравил Жолкевского, заявив, что он свершил то, чего не смог свершить Стефан Баторий и объявил:

— Я готов ехать в Москву готовить размещение войска!

— Тебе Москва не внове! — согласился Жолкевский.

16-го сентября Гонсевский с квартирьерами въехал в Москву. Начали расписывать дома для постоя. Над Москвой загудел набат. На Пожар сбегались люди. Над площадью многоголосые крики:

— Ляхи берут Москву!

— Бояре — изменники!

— На плаху изменников!