количеством. А количество использованных спецбоеприпасов там было…

– Ты их лично считал? – перебил его Швейцарец.

– Да. Я, представь себе, превосходно знал, что именно являла собой оборона натовцев. И знал, сколькими «грибками» нужно ее прихлопнуть, чтобы выдержать те темпы наступления, которые «дали» наши фронты. Это, представь себе, моя работа была… до тех пор, пока… мною не законопатили здешнюю дыру. Без сотен, вдумайся, мальчик, сотен тактических ударов мы и до Рейна бы ни-ко-гда не дошли!

– Ты пессимист.

– Я реалист. Я, – с нажимом произнес Старик, – знаю, что говорю. В отличие от…

– Нет, – мотнул головой Швейцарец. – Ты не знаешь. Потому что есть лишь один действительно значимый способ что-то знать – и для него надо пойти и узнать. Ты же сейчас манипулируешь вопросами веры, пытаясь при этом опереться на обрывки информации неизвестной степени актуальности. К чему далеко ходить – пару минут назад ты сказал, что радиограмму могли дать немцы! Те самые, которых раздолбали в радиоактивный прах!

– Или экипаж какого-нибудь сухогруза, обосновавшийся на свежевсплывшем острове.

– Хочешь сказать, – прищурился Вик, – острова у нас всплывали со дна морского с уже сформировавшейся экосистемой? С травой, деревьями, птичками-хрюшками на лужайках? Или все это добро вулкан выбрасывал?

– Не передергивай, – строго произнес Старик. – И положи вилку, полстола уже исковырял.

– Извини.

– Вообще мне надоел этот спор, – неожиданно сказал Старик. – Бестолковый он, да и бессмысленный к тому же. Девушка вон уже засыпать скоро начнет, под наше переругивание.

– Нет-нет, что вы, – поспешно возразила Тайна. – Я очень внимательно слушаю.

– Очень внимательно, – улыбнулся Старик, – лучше всего слушать пение птиц во втором ангаре. Там наверху, под крышей, какие-то птахи гнездо свили. Не знаю, как зовутся, но трели выдают настолько красивые – часами слушать можно.

– Мне и в самом деле интересно, – пробормотала девушка. – Я…

– Старик, оставь ее, – сказал Швейцарец, заработав при этом полный благодарности взгляд. – В конце концов, этот разговор ее касается в той же степени, что и нас.

– Та-ак… – нахмурившись, Старик откинулся на спинку кресла. – А об этом ты не сказал.

– А что? – в тон ему отозвался Швейцарец. – Есть какие-то иные варианты?

– Она может остаться здесь, у меня.

– Старик, – тихо фыркнул Вик. – Если у тебя вдруг прорезалась сентиментальность, заведи себе щенка.

– Я хочу быть рядом с ним, – просто сказала Тайна. – Потому что… нет, вы тоже хороший, даже очень… но только мне нужно быть рядом с ним.

– Вот видишь…

– Вижу, – буркнул Старик.

– А я вижу, что ты, Юпитер, сердишься, – заметил Швейцарец. – Ergo, как говорили старики римляне…

– Ну вот что… девочка, – развернулся Старик к Тайне, – слева, на комоде, лежит кое-что небольшое и черное. Это – подарок. Виктор вчера очень живо рассказывал, как ты ловко управилась с наганом, так что, думаю, эта милая вещица тебе подойдет. Возьми ее… и, пожалуйста, оставь нас на какое-то время наедине.

– Тайна, сиди, где сидишь!

Больше всего девушка предпочла бы сейчас провалиться куда-нибудь. Или хотя бы иметь возможность спрятаться под стол.

– Витя, послушай…

– Она останется здесь! – прорычал Швейцарец. – Во-первых, потому что изучать твой, весьма не похожий на цветы или набор для вышивки, подарок желательно под присмотром. А во-вторых, и я об этом уже говорил, – этот разговор ее касается в той же степени, что и нас.

– То, что я собираюсь высказать, касается тебя.

– Говори.

– Может, – нерешительно начала Тайна, – мне и в самом деле будет лучше…

– Тайна – сиди!

Старик пожал плечами.

– Как хочешь, – медленно произнес он. – Мое дело – предупредить…

– …а мое – не послушать твое предупреждение.

– Именно так и поступил ты пять лет назад.

– Шесть.

– Да, действительно, уже – шесть. И сегодня опять – все, как тогда. Тот же слепой фанатизм, ох, извини, боевой задор горит во взоре. Точь-в-точь такое же нежелание вслушаться в любые аргументы, ставящие под сомнение твою очередную идею. История повторяется? Мальчик мой, неужели ты еще не наелся этих грабель?

– Нет.

– В самом деле?

– Шесть лет, – сказал Вик. – Я сделал первый в своей жизни по-настоящему самостоятельный выбор. И представь себе, совершенно не жалею об этом и до сих пор не считаю его ошибочным.

– А сколько еще «выборов» ты сделал за эти годы? – резко спросил Старик. – Каждый раз, когда решал – жить или умирать людям по ту сторону прицела… что ты выбирал? Смерть, смерть, смерть…

– Жизнь для других.

– Опять… доморощенный Робин Гуд.

– Тогда уж Гай Гисборн, – возразил Швейцарец. – Мне всегда больше импонировал ноттингемский шериф, нежели его противник, разве ты забыл? А насчет «кто дал мне право решать»… да ты же мне его и дал, научив стрелять. Вернее так: ты научил меня пользоваться оружием, а уж оно дало мне право решать!

– Тварь я дрожащая или право имею…

– Да при чем тут Раскольников?!

Тайна вцепилась в подлокотники, старательно пытаясь как можно глубже вжаться в спинку стула. Получалось неважно – спинка была деревянная и очень твердая.

Они ведь не убьют друг друга, мысленно твердила она, просто спорят, ну, подумаешь, два мужика поспорили за столом, ну, поругаются чуток и наутро все забудут… ох, боже-боже- боже, почему же мне так страшно?

– Ты сделал из меня того… то, что я есть, – Швейцарец сбавил тон, но лишь немного. – Больше некому. Ты привел меня на путь оружия.

– Путь оружия – это смерть. Потому что оружие убивает.

– Угу. Развивая твою мысль до логического финала, приходим к выводу, что жизнь – это тоже смерть – ведь от нее умирают!

– Разве, – тихо произнес Старик, – я учил тебя только лишь стрелять? Впрочем… похоже, научить тебя думать мне так и не удалось.