Он был дома.

Для Швейцарца это понятие всегда – по крайней мере, так ему казалось – включало в себя больше, чем для всех остальных. Дом – это не просто деревянно-каменно-бетонное строение из стен, окон и полусъехавшей крыши. Не просто место, где можно сесть на стул, придвинуть его к столу, поваляться на кровати, плюнуть в потолок и принять ванну.

Для него дом был в первую очередь местом, где он мог быть самим собой. Здесь не нужно было вслушиваться в каждый звук – хоть он и продолжал делать это, слишком уж глубоко въелась в кровь и кости привычка. Здесь не требовалось всегда иметь оружие не дальше вытянутой руки. А еще…

…здесь были книги, которые он любил…

…и, главное, именно здесь жил человек, перед которым ему не было ни малейшей нужды изображать из себя Черного Охотника – потому что этот человек знал Швейцарца даже лучше, чем он сам.

До недавнего времени – единственный такой человек. Сейчас, правда, это могло уже быть не совсем так.

Комната была наполнена звуками. Свист резца, обрезающего дульца, смешивался с низким гудением развертки и звоном готовых под снаряжение гильз, сбрасываемых со стола в коробку.

– Не понимаю, – ворчливо произнес Старик. – Зачем тебе такой большой запас «парок»? Сколько ты настрелял за свое последнее турне? Двадцать? Тридцать?

– Двадцать три.

– Так для чего нужна еще сотня?

– Тебе, – ехидно спросил Швейцарец, – жалко тэтэшных гильз или макаровских пуль?

– Мне хотелось бы получить ответ! – резко отозвался Старик.

– Пожалуйста. Я считаю, что мне в этот раз потребуется больший запас патронов калибра «девять пара», потому что у меня могут возникнуть трудности с его пополнением. Кстати, Громыхалу и Красотку я оставляю, возьму только карабин.

– Мне хотелось бы получить более развернутый ответ!

– Хорошо… за обедом – устроит?

– После обеда.

– Абгемахт!

Швейцарец поднес к глазам очередную развальцованую гильзу, прищурился…

– Дульца кто шлифовать будет?

– Кому нужно, тот и будет.

«Старик определенно не в духе – подумал Швейцарец, – раз отказывается от своего, как мне до сих пор казалось, почти самого любимого занятия.

А не в духе он потому, что ему чертовски любопытно узнать, что же я задумал. И он даже не считает нужным особо скрывать свое нетерпение. Или – не может?

Старик – не может? Старик – торопится? Что-то в этих словах глубоко не так…

…хотя, черт возьми, сколько лет человек из плоти и крови может притворяться – успешно, заметим, – закованным в сверкающие латы рыцарем без нервов? Ну, соответственно, без страха, упрека, наследства и всего остального, чего должен быть лишен каждый настоящий рыцарь. Теперь-то я и сам знаю, чего это стоит – держать роль!

И, может, теперь хотя бы я могу сказать себе, что некий человек – далеко не мальчишка – попросту жутко соскучился по другому человеку… который для него, наверное, так навсегда и останется мальчишкой. Его мальчишкой.

Да ты посмотри на него, олух, разуй глаза – он же сдал за последние годы, здорово. Вспомни…»

– Кстати… – медленно заговорил Швейцарец, – ты так ни разу и не сказал мне, откуда взялись эти «210-е»? Все-таки гравировка золотом и резьба по кости – немного не твой профиль, да и навряд ли бы ты стал разукрашивать собственные стволы в столь пижонском стиле. Или это снова одна из твоих любимых страшных военных… – он едва не сказал «тайн», но в последний момент заменил на другое слово: – секретов?

– Так и не сказал? – удивленно переспросил Старик. – Забавно… нет, страшного и военного в этом ничего нет… теперь уже. Это был подарок от фирмы.

– От фирмы SIG?

– А ты думаешь, «Р210» мне могли поднести от «Хеклера» или «Штайра»? – насмешливо улыбнувшись, Старик на миг стал очень похож на прежнего себя.

– Нет, но… мало ли какая фирма может сделать такой подарок. Вдруг ты курировал закупку тракторов или пылесосов.

– Вот чем не торговал ни разу, так это пылесосами, – отозвался Старик. – Тракторами, да, приходилось… правда, трактора эти были, как бы помягче сказать…

– С лемехом плуга калибра сто мы-мы? – предположил Швейцарец.

– Это уже от марки трактора зависело. Нет, эти позолоченные игрушки преподнесли мне именно зиговцы… за посредничество в одной небольшой, но весьма прибыльной для них сделке.

– Я раньше, – задумчиво сказал Швейцарец, – все удивлялся, что ты мне их так легко отдал.

– А мне они как-то не легли, – спокойно отозвался Старик. – И потом, ты же знаешь – я хоть и специализировался по большей части на Европе, но в душу мне запал именно американский стрелковый стиль. Сорок пятый – это любовь навсегда.

– В ногу он тебе запал, – хмыкнул Швейцарец. – И в плечо… левое. Плечо – это ведь Сальвадор был?

– Сальвадор, – кивнул Старик. – Вот потому, в общем, и запал, что попади тот олух не в левое, а в правое плечо, лежал бы я сейчас под пальмой… хотя, если крепко подумать, сейчас бы, наверное, уже под водорослями.

Он встал, неторопливо потянулся, со вкусом хрустнув напоследок пальцами…

– Готово.

– Быстро ты управился…

– Практика, сынок, практика… великая вещь!

– Кто бы спорил, – Швейцарец с удовольствием последовал примеру Старика, правда, костяшками хрустеть не стал, а вместо этого старательно промял шею, разминая затекшие мышцы, – но я не буду. Ты сейчас куда?

– Сначала на огород, потом на пасеку загляну. Обед ведь на троих надо сготовить, а я одного только гостя ждал.

– Пасеку… с мясом-то у тебя как?

– Ты, – усмехнулся Старик, – помнишь день, когда в этом доме мясо