– Финн, не клади трубку! Это важно!

– Да, что такое? – Мне не хотелось, чтобы она говорила, что любит меня, потому что я и так чувствовал себя виноватым.

– Ты еще не потратил те сто долларов, которые я дала тебе?

Я покупал на эти деньги марихуану – еще до того, как почувствовал настоятельную потребность в снотворном.

– Когда приедешь в Нью-Йорк, купи в «Бальдуччи» банку белужьей икры для Джеки.

– Отличная идея, мам! – Я уже собирался положить трубку.

– Да, и еще кое-что!

– Да, мам? – Сейчас она скажет, что любит меня.

– Не забудь снять ценник.

Поезд, который шел в Нью-Йорк, был набит учащимися закрытых школ, которые ехали домой на каникулы. Когда мы с Джакомо залезли в вагон, то обнаружили, что в последних трех купе вечеринка была в самом разгаре. Там образовалась приятная компания. Орала музыка. Подростки передавали друг другу бутылки с пивом и дешевой водкой. Воздух был наполнен табачным дымом и подростковыми гормонами. Пару человек уже вырвало, прежде чем они успели добраться до туалета. Когда проводник пригрозился позвать полицию, все развеселились, словно немецкие пилоты-штурмовики, получившие приказ удирать из России. Было приятно вспомнить о том, что быть молодым – значит веселиться.

– Милый вагончик, – сказал Джакомо.

А через тридцать минут, благодаря его общительности, мы уже стояли в холодном тамбуре с двумя Девахами-переростками (они учились в лютеранском колледже), которые на школьную форму надели короткие кожаные куртки, а на ноги – военные ботинки. В этом прикиде они здорово смахивали на панков. Кроме того, ругались они больше, чем все участники группы «Секс Пистолз», вместе взятые. Клетчатые юбки едва прикрывали их зады, и каждый раз, когда дул ветер, я мог видеть, какого цвета у них трусики. В такие минуты мне начинало казаться, что жизнь – не такая уж плохая штука.

Мне было трудно понять, какая девушка больше нравится Джакомо. Сначала он сказал одной из них: «У тебя волосы, как у Матери Божьей». Это было забавно, потому что ее волосы были выкрашены в голубоватый цвет и уложены при помощи геля в какую-то странную прическу. В следующую минуту, когда порыв ветра приподнял юбку второй девицы, продемонстрировав красный треугольник ее белья, он влюбленно посмотрел на ее ноги и протянул: «В моей стране женщина не показывает мужчине меню, если не собирается накормить его обедом». Я засмеялся. Когда он произносил все эти непристойности с итальянским акцентом, они казались ужасно смешными. Меня эти девицы ни капли не интересовали, но его пример меня вдохновлял. Когда девушки пошли обратно в вагон, чтобы пописать, Джакомо сказал мне: «Дай пять!» А затем заорал: «Оргия!» Я занервничал.

Потом, когда девушки вернулись, они согласились встретиться с нами завтра, чтобы попробовать новый наркотик под названием МДМА. Люди, которые употребляли этот амфетамин, могли заниматься любовью всю ночь. «А почему бы и нет?» – подумал я.

Мы курили траву, и поэтому каждый раз, когда одна из них говорила «твою мать», мне казалось, что смешнее ничего не бывает. Поезд внезапно тронулся. Одна из девушек была явно не прочь познакомиться со мной поближе, потому что резкий гудок привел ее прямо в мои объятия. Тут я забыл и о Джакомо, к о его подружке, и решил поцеловать ее, когда мы будем проезжать через туннель. Ответит ли она на мой поцелуй? Понравится ли мне прикасаться к ее покрытым гелем волосам? По сравнению с косой Майи они выглядели грязными и жирными, но мне было все равно. Теперь мне уже не казалось, что мысли о ней будут причинять мне боль. В общем, я чувствовал себя распрекрасно, черт побери, и был вполне доволен тем, как у меня идут дела, пока Джакомо не сообщил, что его мать собирается подать на вечеринке суши вместо индейки с пюре. Даже не знаю, почему это так меня расстроило. Но когда он объяснил мне, что суши делают из сырой рыбы, я пошел в первый вагон, сел рядом с кондуктором и стал сокрушаться о том, что меня не пригласили на вечеринку с Джеки Кеннеди.

Мать Джакомо была элегантной, слегка небрежно одетой итальянкой из Милана, которая в качестве pied-a-terre [46] в Нью-Йорке избрала пентхаус в доме, который находился недалеко от Центрального парка. В их квартире было четыре спальни. Стены были выкрашены черной краской и отделаны золотом, а мебель обита тканью ядовито-зеленого цвета. Наверное, если бы мне довелось бывать в «Студии-54», это не показалось бы мне таким уж экзотичным сочетанием. Она сказала, чтобы я называл ее Доната; меня же она величала «прекрасное дитя». На ее руках звенели золотые браслеты, которые она скупала, когда ездила отдыхать в страны третьего мира. Волосы были выкрашены в платиновый цвет. Вид у нее был слегка озадаченный – как у любого человека, прожигающего жизнь. Джакомо сказал, что она принимает ЛСД. Его отчима звали Дитер. Он был бароном. Я сдуру спросил его, чем он занимается, на что он с гордостью ответил, что ничем, насколько это вообще возможно.

На праздничный бранч собралось около тридцати человек. Суши я есть не стал. Но мне не хотелось, чтобы меня приняли за провинциала, поэтому я, по своему обыкновению, наврал: сказал Донате, что у меня такая аллергия на рыбу, что, если я хотя бы коснусь ее языком, у меня немедленно распухнет горло, и тогда ей придется делать мне трахеотомию. Ей стало так меня жаль, что она немедленно пошла на кухню и приготовила мне макароны – своими собственными, увешанными браслетами руками. Раньше мне не приходилось встречать по-настоящему богатых людей, которые умели бы готовить.

Все много говорили о «Красных бригадах» и банде Баадер-Майнхофа. Люди вспоминали о своих знакомых, которым террористы отрезали уши, хоронили живьем или держали в плену, требуя заплатить за них выкуп. Некоторые супружеские пары ссорились, когда начинали спорить о том, сколько каждый из них готов бы был заплатить, чтобы вернуть другого обратно. Это было смешно.

– Если у вас есть сто миллионов долларов, то выложить один миллион за то, чтобы бандиты отпустили вашу жену или ребенка, – это ерунда. Но если у вас есть всего два миллиона, поневоле придется призадуматься, – сказал мужчина.

– О чем? – спросил я.

– Может быть, будет дешевле жениться еще раз или усыновить ребенка?

В общем, как я и говорил, это было довольно забавно.

Даже не знаю, чувствовал бы я себя таким отверженным, если бы присутствовал на вечеринке у миссис Кеннеди или у миссис Марс. Выглянув в окно, я увидел, как мимо меня проплывает пара могучих рогов. Не подсыпала ли Доната кислоты в соус для спагетти? В этом не было ничего невозможного – по крайней мере, они курили траву в перерывах между блюдами. Затем я вспомнил, что это, должно быть, праздничный парад, который устраивает в День благодарения универмаг «Мейси». Рога, видимо, принадлежали Буллуинклу [47]. Когда я был ребенком, у мамы все никак не находилось времени, чтобы отвести меня посмотреть на это красочное шествие.

Дитер наклонился ко мне и доверительно сказал:

– Знаешь, американские аристократы – очень умные люди. Им удалось убедить весь мир в том, что их не существует. – Тут в окне показалась еще одна платформа. Чем больше Дитер напивался, тем больше напоминал мне полковника Клинка из сериала «Молодчики Хогана». – Так, конечно, безопаснее. А мы-то подставляем себя под огонь. – Он, видимо, решил, что мы с ним одного поля ягоды. Мне казалось, я участвую в грандиозном розыгрыше. Я выглянул из окна и помахал Касперу – доброму привидению.

– А почему никто не смотрит парад?

Все подбежали к окну и стали хлопать в ладоши, когда мимо проплывали герои мультфильмов. Доната приказала принести еще шампанского и, указывая на маленькие фигурки людей, которые стояли внизу, сказала:

– Мы здесь, наверху, а они там, внизу, за что я очень благодарна своей судьбе. – Она зачем-то надела темные очки, несмотря на то что и не собиралась выходить на улицу. Прямо как Джеки О.

Дитер закурил сигару и посмотрел вниз.

– Это очень умно с вашей стороны. В Америке говорят, что каждый может разбогатеть, и поэтому, если люди ненавидят богатых, это значит, что они ненавидят самих себя. Это парализует их волю, и все, что им остается делать, – это обжираться.

Тогда все стали шутить насчет величины порций в американских ресторанах и о том, какие жирдяи