политическим строем психика общественного человека;

5) различные идеологии, отражающие в себе свойства этой психики'.

Плеханову казалось, что эта 'монистическая формула' не только 'чужда эклектизма', но и 'насквозь пропитана материализмом'. Однако тут он впадал в заблуждение, путая монизм с иерархизмом. 'Русский марксист' не замечал, что в его схеме идеология детерминирована отнюдь не экономикой, а психикой, на манер того, как это было в субъективной социологии Лаврова и Михайловского.

В соответствии со своим убеждением, что 'наиболее последовательные и наиболее глубокие мыслители всегда склонялись к монизму', Плеханов проводил монистический принцип и в диалектическом материализме. Здесь он в качестве 'исходного начала', или субстанции, принимал материю, наделенную такими атрибутами, как протяженность (объект) и мышление (субъект). Так он приходил к спинозизму, полагая, что и классики марксизма 'в материалистический период своего развития никогда не покидали точку зрения Спинозы'. Органичным дополнением спинозизма ему представлялась гносеология Канта. Поэтому в теории познания он совершал дуализацию материи на 'вещь в себе' и 'чувственные впечатления', или 'иероглифы'. Соответственного Плеханов, 'вместе с Кантом', заявлял, что материя сама по себе, в качестве субстанции, нам 'совершенно неизвестна'. На его взгляд, это вообще 'гносеологический предрассудок идеализма' - желать знать то, что такое материя помимо наших ощущений. 'Вид объекта зависит от организации субъекта', - гласил основной постулат 'иероглифического материализма', из которого явствовало, что под влиянием кантианства Плеханов несомненно редуцировал диалектический материализм до уровня простого сенсуализма. В этом опять-таки сказалось его родство с народнической философией. Ленин, безусловно, был далек от всякого преувеличения, когда утверждал, что 'Плеханов сделал явную ошибку при изложении материализма'.

Не менее упрощенно понимал Плеханов и диалектический метод,

141

который свел к совершенно прозаической схеме 'скачкообразного', 'революционного' развития. При всем своем литературном таланте, он, к сожалению, не обладал достаточно глубокой философской интуицией, чтобы внести нечто новое в методологию марксизма; его уделом всегда оставалось ортодоксальное начетничество, заменявшее ему творчество.

Все это было чревато расколом, и он уже остро чувствовался в самой группе 'Освобождение труда'. Об этом свидетельствуют, в частности, разногласия по вопросу о будущей русской революции. Если Плеханов, следуя логике автора 'Капитала', не допускал и мысли, что в России совершится революция, пока капитализм не наберет полной силы и пролетариат не составит большинства населения, то В.И. Засулич (1849-1919), напротив, была убеждена, что никакого эталонного капитализма не существует, а потому и не приходится рассчитывать на одновременное шествие всех стран к социализму. Она склонялась к определенной ревизии марксизма, признавая движущими факторами революции не столько экономические, сколько нравственные отношения. Именно с этой точки зрения, на ее взгляд, социал-демократическое движение в России 'может развернуться шире и ярче, чем где бы то ни было'. Все это явилось симптомом сближения русского марксизма с народнической идеологией, получившего окончательное завершение в большевизме.

2. Философия большевизма. Возникновение большевизма связано с коренной ревизией социологической теории марксизма, прежде всего учения о международном характере 'коммунистической революции'². Опираясь на открытый русскими народниками закон неравномерного развития капитализма (В.П. Воронцов), идеолог большевизма Ленин провозгласил 'непреложный вывод' о победе социализма 'первоначально в одной или нескольких странах'. Эти страны должны составлять слабые звенья капитализма, т.е. не принадлежать 'к числу эксплуататорских стран, имеющих возможность легче грабить, и могущих подкупить верхушки своих рабочих'. К ним в первую очередь принадлежала Россия, что не только позволяло русскому пролетариату занять положение 'бесконечно более высокое, чем его доля в населении', но и перемещало центр мировой революции из Европы в Россию. Ленин по существу реанимировал угасшее народничество, с тем, однако, отличием, что для народников слабость русского капитализма означала сохранение крестьянской общины, которая представлялась им зародышем

142

истинного социализма, тогда как для Ленина это открывало перспективу социалистической революции, ставило Россию 'вперед любой Англии и любой Германии'. Большевизм с неизбежностью приходил к 'национальному мессианизму' [Л.Д. Троцкий], с новой силой обрекая Россию на духовную и политическую изоляцию.

Punktum saliens большевизма с самого начала стал вопрос об отношении к диалектике, философии Гегеля. Могие социал-демократы причисляли диалектику к 'устаревшим частям' марксизма, трактуя ее как 'идеалистический пережиток', который никак не совместим с 'научным характером общественного учения Маркса' [Я.А. Берман]. Попытка Плеханова защитить 'нашу логическую твердыню' не могла вызвать ничего другого, кроме 'душевной боли' [В. Адлер]. Своего предельного накала споры о диалектике достигли в трудах Богданова и Ленина, выразивших противоположные подходы к философскому обоснованию марксизма.

а) А.А. Богданов (1873-1928). Получивший медицинское образование на естественном факультете Московского университета, Богданов с самого начала тяготел к позитивистскому обоснованию марксизма. Уже в ранний период своего творчества он пытался представить марксистскую философию в 'более широкой и яркоцветной редакции', чем 'сухая и отжившая плехановская ортодоксия'. Главной помехой на пути к этому он считал диалектику, которая, на его взгляд, не достигла 'полной ясности и законченности' ни у Гегеля, ни у Маркса и благодаря этому не могла быть применена в сфере мировоззрения и научного познания. Вместо диалектического метода предлагал обратиться к 'критической философии' Э. Маха, полагая, что она органично сочетается с учением Маркса. 'За последние полвека, - писал Богданов, - на сцену выступили две новые философские школы, связанные с именами К. Маркса и Э. Маха... Я имею честь принадлежать к первой из этих философских школ, но, работая в ее направлении, стремлюсь, подобно некоторым моим товарищам, гармонически ввести в идейное содержание этой школы все, что есть жизнеспособного в идеях другой школы'. Так он пришел к созданию философии эмпириомонизма, противостоящей во всех отношениях диалектическому материализму³.