- Ланре стал одним из Чандриан.
Ты должна быть осторожна.
Некоторые истории опасны.
Денна долгое мгновение смотрела на меня.
- Чандриан? - сказала она недоверчиво.
Затем она засмеялась.
Это не был ее привычный, восторженный смех.
Он был резким и полным насмешки.
- Какой ты все еще ребенок.
Я точно знал, как по детски это звучало.
Я почувствовал, как покраснел от смущения, все мое тело внезапно покрылось потом.
Я открыл рот, чтобы ответить и казалось заскрипел, как дверь открываемой печи. - Я похож на ребенка? - Я сплюнул.
- Что ты вообще можешь знать, ты глупая...
Я чуть не откусил себе кончик языка, чтобы не выкрикнуть слово шлюха.
- Ты думаешь, что знаешь все, не так ли? - Потребовала она.
- Ты был в Университете и думаешь, что все остальные...
- Прекращай искать оправдания для своего огорчения и слушай меня! - отрезал я.
Слова текли из меня, как расплавленное железо.
- Ты злишься, как избалованная девчонка.
- Не смей, - она ткнула в меня пальцем.
- Не говори со мной как с какой нибудь глупой девочкой с фермы.
Я знаю вещи которым не обучают в твоем драгоценном Университете.
Тайные вещи!
Я не дура!
- Но ты ведешь себя как дура! - Я кричал так громко, что слова c болью вырывались из глотки.
- Ты никак не заткнешься, чтобы послушать меня!
Я пытаюсь тебе помочь!
Денну накрыло холодное молчание.
Ее глаза были твердыми и хладнокровными.
- Это всё, что ты хотел сказать? - сказала она холодно.
Ее пальцы двигались в волосах, каждое их движение выдавало охватившее ее раздражение.
Она расплетала свои косички, распрямляла их, потом рассеянно сплетала другим способом.
- Ты жалеешь, что я не приняла твою помощь.
Ты не можешь вынести, что я не позволяю тебе исправлять каждую мелочь в моей жизни, не так ли?
- Хорошо, возможно кто-то и должен исправить твою жизнь, - прохрипел я.
- До сих пор ты наворотила в ней немалого беспорядка, не так ли?
Она продолжала сидеть очень тихо, прожигая меня яростным взглядом.
- Что дает тебе основания полагать, что ты что-то знаешь о моей жизни?
- Я знаю, что ты так боишься любого человека находящегося рядом, что не можешь остаться в одной кровати четыре дня подряд, - сказал я, едва ли понимая то, что говорил.
Гневные слова лились из меня, как кровь из раны.
- Я знаю, что ты всю свою жизнь сжигаешь за собой мосты.
Я знаю, что ты решаешь свои проблемы убегая...
- Все равно, что заставляет тебя думать, что твои советы стоят хоть чего-нибудь? - вспыхнула Денна.
- Полгода назад твои ноги были в грязи.
Косматые волосы и только три изношенных рубашки.
Не было ни одного благородного человека в сотнях миль от Имре, который бы помочился на тебя, если бы ты был в огне.
Тебе пришлось ехать за тысячу миль, чтобы получить шанс найти себе покровителя.
Мое лицо покраснело от стыда после ее упоминания о тех трех рубашках, и я почувствовал, что снова вспыхнул.
- Ты, конечно, права, - сказал я язвительно.
- Ты гораздо лучше.
- Я уверен, что твой покровитель был бы совершенно счастлив помочиться на тебя...
- Вот теперь мы подошли к главному, - сказала она, поднимая руки в воздух.
- Ты не любишь моего покровителя, потому что ты можешь дать мне лучшего.
- Тебе не понравилась моя песня, потому, что она отличается от того, что ты знаешь. - она потянулась к футляру от арфы, ее движения были натянуты и злы.
- Ты точно такой же , как остальные.
- Я пытаюсь тебе помочь!
- Ты пытаетешься удержать меня, - сказала Денна, решительно убирая свою арфу.
- Ты пытаешься купить меня.
Устраивать мою жизнь.
Ты пытаешься заботиться обо мне, как будто я твое домашнее животное.
Как будто я твой верный пес.
- Я никогда не думал о тебе как о собаке, - сказал я, улыбаясь ей яркой, хрупкой улыбкой.
- Собака знает, как надо слушать.
У собаки достаточно ума, чтобы не кусать руку, которая пытается помочь.
Наш спор зашел слишком далеко.
В этой части истории я испытываю желание солгать.
Сказать, что я говорил эти вещи в неудержимой ярости.
Что я был поражен горем от воспоминаний о своей убитой семье.
Я испытываю желание сказать, что я чувствовал вкус сливы и мускатного ореха во рту.
Тогда у меня было бы хоть какое-то оправдание.
Но это были мои слова.
В конце-концов, я был тем, кто все это сказал.
Только я.
Денна отплатила той же монетой, обидно, неистово и остроумно, как и я.
Мы оба были горды, сердиты и исполнены непоколебимой уверенностью юности.
Мы сказали вещи, которые никогда не сказали бы в другой ситуации, и когда мы уходили, мы уходили порознь.
Мой характер был горяч и едок, как кусок раскаленного железа.
Он обжигал меня, когда я шел обратно в Северен.
Он горел, пока я шел своим путем через город и ожидал подъемник.
Он тлел, пока я шагал через поместье Мейера и захлопывал за собой дверь в свои комнаты.
Только часы спустя я остыл достаточно, чтобы пожалеть о своих словах.
Я думал о том, что я мог сказать Денне.
Я думал о том,чтобы рассказать ей,как была убита моя труппа, о Чандрианах.
Я решил, что напишу ей письмо.
Я объяснил бы все, независимо от того, каким бы глупым, или невероятным это не показалось.
Я достал перо, чернила и положил лист прекрасной белой бумаги на письменный стол.
Я обмакнул перо и пытался придумать, с чего я мог бы начать.
Мои родители были убиты, когда мне было одиннадцать.
Это было событие настолько огромное и ужасное, что оно едва не свело меня с ума.
И даже годы спустя я не рассказал о нем ни одной душе.