Утром, несмотря на бессонную ночь, она крутилась по комнате и чуть что опять:

— Высоко! Жуть как высоко!

В воскресенье она приехала ко мне с санками и потащила кататься на спуск, который виднелся из моего окна, а вечером повезла в Пушкино на танцы. Потом мы еще два раза встречались, провели у меня две «танцевальные» ночи и Вера настойчиво пыталась сделать из меня танцора, но ей это так и не удалось. Она была замечательной, в ней одновременно уживались заводная девчонка и прекрасная опытная женщина.

С волейболисткой Катей (вторая спортсменка в моей жизни!) мы познакомились в жаркий летний день на Клязьме — она с подругой загорала у реки. У нее было маленькое детское личико (хотя оказалась старше меня) и гигантская фигура, мощная, с плотными бедрами, невероятно сексуальная (вторая великанша в моей жизни — вот повезло!). Когда она встала и пошла к воде (чтобы привлечь к себе внимание), я так и разинул рот; она заметила, что я глазею, кокетливо показала язык и выдохнула:

— Что за интерес ко мне?

Я понял — надо действовать, и ринулся за ней; в воде мы и перекинулись первыми фразами, а затем и поглаживали друг друга — ей нравилась моя загорелая кожа «как кирпич», а мне — ее длиннющие руки и ноги. Мы так возбудились, что прямо с реки направились ко мне (к счастью, «хмырь» был на работе). Подруге она сказала: «посмотреть картины», и та, молодчина, все поняла. Кстати, ее подруга была очень маленького роста и, когда они стояли рядом, Катя смотрелась особенно впечатляюще. Она жила на соседней станции и была профессиональной спортсменкой (играла за сборную области), и постоянно находилась на сборах — за все лето мы провели вместе не больше недели… Кстати, в то время ко мне проявляли интерес только парикмахерши и продавщицы; две спортсменки — исключение; «интеллигентки» не замечали меня вообще.

Еще одно приключение — с Альбиной из Загорска — началось в электричке; мы вместе покуривали в тамбуре. Альбина была разведенной, жила с ребенком и родителями, и работала продавщицей в «Галантерее»; в Москву наведывалась раз в месяц, так что, в смысле нашей встречи, мне просто повезло.

У Альбины была угловатая фигура и некрасивое грубое лицо с прядью крашеных лиловых волос, но мне показалось — она имеет какую-то «тайну». Скорее всего, она просто умела слушать (к этому времени я уже разболтался хоть куда), возможно, нашла свою манеру поведения — сдержанную, «женщины с прошлым», — но ее «манящая тайна» так и притягивала меня. Совершенно спокойно, даже безучастно Альбина согласилась «навестить меня»:

— Я наверно приеду попозже. Встретьте меня на платформе. Мне надо заехать домой.

Мы полистали расписание (каждый уважающий себя загородник не расстается с ним), наметили электричку и я, с широченной улыбкой, вышел на Клязьме. А Альбина поехала дальше — без тени улыбки, словно мы договорились не о свидании, а о каком-то обыденном деле. Я думал, она обманет, но она приехала и сразу по-деловому предупредила:

— Я наверно останусь у тебя, но давай договоримся — без всяких приставаний.

Я кивнул, будучи уверенным, что это условие — всего лишь ничего не значащая оговорка, желание продлить мое «притяжение» и усилить свою «манящую тайну».

Пока я хвастался работой в театре, показывал и объяснял холсты, Альбина приглядывалась ко мне, как бы пытаясь разгадать мою «таинственность», узреть мои порочные наклонности. Постепенно, по мере потребления вина (чудодейственная штука для завязки романов), Альбина оттаивала, ее манеры становились более естественными; спустя час «женщина из прошлого» перелетела в настоящее и все чаще в мою болтовню вставляла словечки, совершенно не «таинственные»:

— Учти, я все равно с первого раза в постель не ложусь… Вначале надо проверить наши чувства.

Потом Альбина изъявила желание попозировать мне и разделась до пояса.

— Тебе нравится моя грудь?

Потрясенный, я бросился к ней, но она выставила вперед руки и затопала:

— Только не это. Мы договорились. Садись, рисуй, художник! — она усмехнулась, уверенная в своей неотразимости.

Я раскис, уселся за планшет, начал что-то изображать — получалось из рук вон плохо; а «модель», чтобы выглядеть позажигательней, выпятила грудь, отклячила зад, подняла голову и вызывающе смотрела мне прямо в глаза — «манящая тайна» превратилась в конкретную дразнящую плоть:

— А моя задница тебе нравится?

Когда она одевалась, я снова попытался ее стиснуть, но она твердо меня остановила:

— Не сегодня выкинь это из головы. Давай пить вино, да расскажи что-нибудь интересное.

Ее командирский тон добил меня; я подумал: «обычная, в общем-то девица, и чего корчит из себя? Черт с ней, будь как будет». Некоторое время я молча тянул вино (хотя уже и так пребывал в хмельном состоянии) и Альбина усмехалась:

— Что молчишь? Тебе только это надо? — и позевывая, осматривая комнату: — Мне спать на кровати, да? А сам где ляжешь? И дай мне чистую рубашку, халата-то у тебя наверно нет.

Я дал ей рубашку, постелил на полу один из матрацев и лег не раздеваясь, всем своим видом показывая, что могу обойтись и без любовных игр. Альбина разделась, погасила свет и легла на кровать. Я уже почти задремал, как вдруг услышал шорох; открыл глаза и в полумраке различил свою гостью — она стояла посреди комнаты, в рубашке, и, подбоченясь, смотрела на меня в упор.

— Все-таки ты странный. Близко лежит женщина, а ты ноль внимания, — чтобы обострить ситуацию, она сняла рубашку и швырнула на стул.

Ближе к утру до меня дошло — «манящая тайна» Альбины заключалась в ее сексуальных наклонностях, в ней кипели немыслимые страсти, фейерверк эмоций.

Все эти встречи были кратковременными и сумбурными; и я и мои подруги испытывали друг к другу всего лишь симпатию, влечение, у нас не было серьезных чувств, потому мы и не привязались друг к другу, и расстались легко, без всяких выяснений и обид — не знаю, радоваться этому или огорчаться.

Здесь нужна оговорка. Я приводил подружек втайне от хозяина. «Хмырь болотный» был не только жмотом и стяжателем, но и бездарем — ничего толком не добился за полсотни лет (дом ему достался от жены, которую он вогнал в гроб своей клинической подозрительностью и ревностью, хотя на похоронах торжественно объявил соседям, что «боролся за свое счастье»). Как большинство бездарей, «хмырь» был завистником и моралистом партийной закалки, и, понятное дело, мы с подружками входили в пристройку поздно вечером и покидали ее на рассвете, в момент, когда грохотали поезда, чтобы заглушался скрип двери и шаги. И разумеется, в комнате вели себя как мыши. Но все-таки в последний приезд Альбины «хмырь» заподозрил неладное (из-за немыслимых страстей продавщицы из Загорска, шквала ее эмоций), утром подкараулил нас, отозвал меня в сторону и буркнул:

— Мало платишь за жилье да еще баб водишь. Прописку не продлю, так и знай!

Тем не менее мои романтические приключения продолжались. Как-то смолю сигарету в тамбуре электрички, а через застекленную дверь вижу девчонку со смешным острым носом. Я и раньше ее видел, в компании подруг, но тогда не отметил — так были ярки подруги. И вот в тот день рассмотрел получше. Она была светловолосая, стриженая под мальчишку. Я вообще-то люблю у девчонок длинные волосы, но ей шли и короткие. В общем, голова у нее была в порядке и фигура тоже. Но главное, она смотрела на меня с каким-то неподдельным интересом.

Она сошла на станции Мытищи, я ринулся за ней. Мы разговорились и я выведал — работает в типографии, учится в полиграфическом техникуме. Мы дошли до ее дома, прислонились к изгороди, покурили. Я болтал, болтал, потом обнял ее, и она сразу прильнула ко мне, уткнув нос в мою шею. Я предложил пройтись в лесопосадки и, пока мы шли, намечал кое-какие планы с ней на этот вечер. А она идет и рассказывает о себе. В восемнадцать лет изнасиловал парень, потом был еще один — бросил… Как- то лежала больная, температура тридцать девять. Мать ушла на работу, отчим начал приставать: «Я и на матери-то женился из-за тебя». А мать его сильно любила… Ничего матери не сказала… В другой раз опоздала на работу. Начальник вызвал: «Я это забуду, если сейчас в кабинете разденешься».

— Все мужчины хотят от меня только этого, — она тяжело вздохнула. — Только и смотрят под юбку.