этом я ничего не слышала. Это явное нарушение правил. Вы отлично знаете, что нельзя обсуждать в этой палате личные вопросы, касающиеся короля.
— Это не личный вопрос, а государственный вопрос исключительной важности, мадам спикер. Права этой палаты возведены в традицию и утверждались на протяжении столетий. Когда им бросают вызов, они должны быть защищены.
— Тем не менее я желаю видеть сказанное до того, как разрешу обсуждать дальше эту тему.
Спикер жестом приказала Колторпу сесть, но его уже нельзя было остановить.
— Мы мешкаем и колеблемся в опасности, мадам спикер. Это лишь еще один пример воинственных, агрессивных устремлений современной монархии…
— Довольно! — Теперь спикер стояла и поверх полукруглых стекол своих очков грозно смотрела на Колторпа, призывая его к покорности.
— Но, мадам спикер, мы должны иметь право отбивать нацеленные на нас атаки, откуда бы они ни исходили. Дебаты в другой палате, предлогом для которых послужил запрет на охоту на лисиц, превратились в прямые нападки на данную палату. В настоящий момент, мадам спикер, я не хотел бы подвергать сомнению честность намерений кого бы то ни было, осуществляющего такие нападки…
Эта мысль так понравилась спикеру, что она заколебалась в своей решимости лишить Колторпа слова.
— Вполне возможно, я полагаю, — продолжал Колторп, — страстно желать благосостояния народу со спины лошади во время охоты на лис.
С ближайших скамей раздался одобрительный смех.
— Возможно, что можно даже проникнуться страданиями бездомных, находясь среди роскоши дворца, точнее, нескольких дворцов. Не стану отрицать, что проблемы прикованных к инвалидным коляскам можно понять, путешествуя по стране в лимузине с шофером или в личном поезде из сорока вагонов…
— Неужели сорока? — раздался чей-то голос. — На черта ему сорок вагонов?
Мадам спикер снова поднялась с места и привстала на цыпочки, пытаясь придать себе больше авторитета и солидности. Она сердито смотрела в его сторону, но Колторп, тоже повысивший голос, уже не обращал на нее никакого внимания.
— Возможно, что живущим целиком за счет налогоплательщиков и самим не платящим налогов в зависти и эгоизме можно обвинять тех, кто эти налоги платит. Все это возможно. Но не больше ли, мадам спикер, все это похоже на еще одну тачку органического удобрения, которое разбрасывают сейчас по дворцовому парку?
Крики спикера «К порядку! К порядку!» потонули в реакции зала.
— Если досточтимый джентльмен сейчас же не сядет на свое место, я буду вынуждена произнести его имя, — прокричала она, угрожая Колторпу процедурой, которая лишила бы его возможности посещать заседания парламента до конца этой недели. Но было уже поздно. Глядя на галерею прессы, Колторп мог видеть, что журналисты лихорадочно строчат в своих блокнотах. Когда он будет выходить из зала, его подхватит целая орава репортеров. Своей цели он уже достиг, завтра его имя будет во всех утренних газетах.
— К порядку! К поря-а-адку! — кричала спикер.
Поклонившись исполненным, как он надеялся, глубокого достоинства поклоном, во время которого опереточная шляпа свалилась с его головы и покатилась по полу, Колторп сел на свое место.
Когда раздался звонок, Лэндлессу подравнивали прическу, и он не возражал, чтобы его беспокоили в такие моменты. Посещавший бизнесмена раз в две недели в офисе парикмахер был, как выразилась его секретарша, «деликатен», но Лэндлесс сохранял спокойствие. Квентин был единственным известным ему парикмахером, которому без кремов удавалось держать в повиновении его волосы, более напоминавшие проволоку, и, кроме того, репутация Лэндлесса у женщин была достаточно прочной, чтобы не пострадать в результате контактов с влюбленным гомосексуалистом. А правда заключалась в том, что парикмахер был безбожным сплетником, с огромным запасом пикантных историй о знаменитых клиентах, которые почему- то путали его с отцом-исповедником и щедро делились с ним подробностями своей половой жизни. Лэндлесс не переставал удивляться тому, в чем люди способны признаться или что нафантазировать под действием шампуня и искусного массажа головы. Свой рот он держал закрытым и только слушал. Телефонная трель оторвала его от захватывающего дух описания того, какие иные, кроме головы, части своего тела брил известный на всю страну романтический герой популярного «мыльного» сериала и какой рисунок образовывали оставшиеся невыбритыми места.
Звонил главный редактор и хотел, перестраховщик, руководящих указаний. На этот раз Лэндлесс ничего не имел против. В конце концов, это его тема.
— А как остальные собираются подать это?
— Толком никто не решил. Уж слишком необычная история.
Фигурировали король, премьер-министр, лорды и члены палаты общин, только архиепископа не хватало, но «Сан» или «Миррор» обязательно притянут и его за уши. Все бы хорошо, но уж больно незначительными персонажами затеян весь этот шум: о Колторпе мало кто слышал, а о Квиллингтоне — вообще никто. Тема болезненная, может быть, дать статьей на парламентской странице?
— Какие-нибудь намеки с Даунинг-стрит есть?
— Они осторожничают. Настаивают, что не имеют к этому никакого отношения. Говорят, что тема серьезная и заслуживает внимания, но считают, что Квиллингтон — дурак, а Колторп хватил через край. Явно не хотят повторения рождественской истории.
— Но и не просят, чтобы мы замяли ее?
— Нет.
— Колторп попытался сместить акцент с разделенной нации на деньги. Это умно, слишком умно для него. Они запустили пробный шар. Выпустили Колторпа, чтобы посмотреть, клюнет ли на это публика.
— Так как же нам быть?
Лэндлессом руководило не столько данное Квиллингтону обещание, сколько инстинкт, — инстинкт человека, с детских лет участвовавшего в уличных драках, человека, привыкшего отличать спасительную тень от тени, где прячется враг. Он доверял своим инстинктам, а они говорил ему, что где-то там прячется фигура Френсиса Урхарта. Стоит ему посветить вокруг, и кто знает, кого выхватит из тьмы луч фонаря. В любом случае, в королевскую семью он уже вложил кучу денег, которые не дадут дивидендов, пока она не станет новостью. Плохой, хорошей, никакой — не важно, лишь бы новостью.
— Дай шапкой. На всю первую страницу.
— Вы думаете, это настолько важно?
— Мы сделаем это важным.
На том конце провода слышалось возбужденное сопение: редактор пытался уловить ход мыслей владельца.
— «Пэры атакуют Урхарта»? — предложил он несколько заголовков. — «Премьер не избирался и не имеет шансов быть избранным, говорят сторонники короля»?
— Да нет, ты, кретин! Полтора месяца назад мы трубили на весь мир, какой он тонкий и благородный человек. Одним махом переделать его из Роджера Рэббита[4] в Распутина — наши читатели подавятся. Подай это уравновешенно, беспристрастно, солидно. Но обязательно сенсации.
— Вы хотите подловить остальных, основываясь только на одних этих сведениях. — Это был не вопрос, а предположение: новость шла на первую страницу, когда никто из конкурентов этого не делал.
— Нет, не только на этих, — задумчиво ответил Лэндлесс, — и не забудь рассказать об этом в редакции.
— Но это значит, что через час об этом будет знать вся Флит-стрит. — Они оба знали, что в редакции были сотрудники, которые подрабатывали, давая знать соперникам, когда что-нибудь происходило, получая вознаграждение за слухи, передаваемые в обратном направлении. — Все бросятся по следу. Решат, что мы что-то раскопали, о чем они не знают. Никто не хочет быть застигнутым врасплох, и это будет на первой странице у всех?..
