образом. Не подозревавший о том, каким путем мы идем в расследовании, Старцев попытался сам натолкнуть нас на идею с апостолом Петром, натолкнуть в нужном ему направлении. Это было его второй ошибкой. На берегу городского пруда он заговорил со мною о трехкратном отречении Петра от Иисуса Христа, пытаясь связать это с отречениями от трех верований профессора Маркерта. Это меня заинтересовало. Правда, попытка Старцева могла носить и случайный характер… Но, как выяснил немного позднее Прохор Кузьмич, доцент знал о последнем жесте профессора, ему об этом, как я говорил выше, рассказала Магда Брук. Знал, повторяю, но упорно скрывал собственную осведомленность. Почему? Видимо, не хотел, чтобы мы увлеклись версиями с апостолом до тех пор, пока он сам не придумает, в какой плоскости развернуть эту историю перед нами. Допускаю, что, возможно, Старцев и не догадывался пока, каким образом убитый им Маркерт указывал через апостола Петра именно на него самого.

— Хотя это довольно странно, но, видимо, такое ему явно не приходило в голову, — сказал Конобеев. — В противном случае, не сомневаюсь, что Старцев предпринял бы со своей стороны какие-то действия. Вообще, в его поведении много непрофессионального. Он раскрылся перед Маркертом, назвав себя Апостолом и сообщив пароль, потом узнает от Магды Брук об апостольской фигурке в руке жертвы. Прямая аналогия, но Старцев, как говорится, и ухом не ведет. Странно…

— Тут возможны два допущения, — медленно, как бы раздумывая, произнес Александр Николаевич. — Во-первых, Апостол утратил за годы вынужденного бездействия профессиональные навыки. Сбил, что называется, руку… Во-вторых, он был убежден, видимо, в нашей профессиональной непригодности, отказывал нам в необходимой для расследования такого сложного дела компетентности. Не принимал нас всерьез, одним словом.

— Конечно… — согласился Леденев. — Видимо, так оно и было. Нам еще многое предстоит выяснить у Старцева. Пока Апостол не очень-то склонен к откровенности. Так вот о деле. Как человек энергичного склада, не любящий сидеть сложа руки, Старцев попытался направить нас в нужную ему сторону, сбивая к трем отречениям Петра. Кроме того, он соответствующим образом упорно склонял нас к мысли о том, что это заурядное уголовное преступление, связанное с попыткой ограбления дома Маркерта. Это может засвидетельствовать и Прохор Кузьмич, который не раз беседовал с доцентом.

— Свидетельствую, — улыбнулся Конобеев.

— Более того, — продолжал Юрий Алексеевич, — меня насторожили слова Старцева, произнесенные им в конце нашего разговора. Старцев заговорил о неких ценностях, которые мог искать неизвестный грабитель в доме Маркерта. Тогда я, конечно, еще и предполагать не мог, что ночным гостем, забравшимся через окно в кабинет профессора, был он сам. Но если бы я условно поставил в том уравнении на место «икса» Старцева, то и здесь сошлось, ибо Магда Брук ни единым словом не обмолвилась Старцеву о ночном посещении. На этот раз были приняты все предосторожности. Добавлю, что странными мне показались и его настойчивые попытки выяснить исподволь, охраняем ли мы дом Маркерта. Это была третья ошибка Старцева, допущенная им в разговоре со мною. Но, повторяю, дальше этих моих довольно-таки беспочвенных и основанных на эмоциях и интуиции домыслов дело пока не шло. Необходимо было подкрепить это фактами. Вскоре мне стало известно, что Старцев любит играть в волейбол. По моей просьбе на площадку отправился Федор Гаврилович, которого Старцев не знал в лицо. Выбрав один из следов обутого в кеды Старцева, который тот оставил на земле рядом с площадкой, Кравченко сделал гипсовый слепок. Этот слепок совпал со следом, оставленным в саду Маркерта неизвестным злоумышленником. Тогда я решил доложить обо всем Александру Николаевичу.

— Мог бы и пораньше поделиться, — проворчал Жуков.

— У меня ведь тогда ничего материального не было за душой, — возразил, улыбаясь, Юрий Алексеевич. — Вы бы первый упрекнули меня в отрыве от реальности. А так… Словом, задача возникла такая: добывать и добывать новые факты, продолжая отработку и других версий. Находка Арвида Карловича, я говорю о плане-чертеже тайника, позволила нам разработать операцию по проверке наших предположений. Раз Старцев охотится за таинственным планом, значит, надо его подсунуть ему. Но предварительно следовало собрать дополнительные сведения в Луцисе. К тому времени у меня была уже фотография Старцева. Едва услыхав от Андерсона о «московском историке», я показал ему эту фотографию в ряду других, и Рудольф Оттович легко его опознал. Да и изображение фоторобота совпало… Можно было начинать передачу бумаг профессора Маркерта на кафедру. Но по приезде мы узнали про анонимку Синицкой. Я решил показать онемевшей и парализованной женщине фотографию Старцева. Врачи не возражали против этого. Более того, они считали, что если подобный эксперимент вызовет у больной некую сильную реакцию, это может встряхнуть организм, вернуть психику Синицкой в исходное положение.

— По принципу: чем ушибся, тем и лечись, — заметил доктор Франичек.

— Вот именно. Примерно так и получилось. Синицкая пришла в страшное волнение. Она мычала, закрывала то и дело и открывала глаза. Видно было, как мучительно хочется ей произнести какие-то слова… Ужасное зрелище, доложу я вам… Картина не для слабонервных. И врачи оказались правы. Фотография Старцева оказала на больную определенное воздействие. К ней вернулась, правда, на короткое время, способность как-то двигать правой рукой. Синицкая зашевелила пальцами. Бумага и карандаш были заготовлены загодя. С трудом держа карандаш в руке, Синицкая едва написала на листке бумаги два слова: «Юрис… Апостол…» И все… Новый приступ волнения охватил больную. Она мычала все сильнее, силясь заговорить. Потом потеряла сознание. Ничего больше добиться от нее пока не удалось.

— И это уже немало, — сказал начальник управления. — Синицкая напрямую связала Старцева с Черным Юрисом и словом «Апостол».

— Конечно, — согласился Леденев. — Ведь до того мы не могли утверждать, что Старцев имел какое-то отношение к Черному Юрису и носил кличку Апостол. Но можно было догадаться, что между убийством Маркерта, айзсарговцем Малхом Ауринем, которого встретил Андерсон, Черным Юрисом и Старцевым есть связь. Вы уже знаете о нашем первоначальном плане: подбросить Старцеву-Апостолу план тайника, где хранилась касса Черного Юриса и его архив. Как выяснилось впоследствии, в форте номер пять находились и витражи из кафедрального собора. Их украли гитлеровцы, только вот не сумели вывезти, поручив Черному Юрису надежно укрыть бесценные произведения искусства. Правда, витражи эти были безжалостно расстреляны из шмайссера. Автомат с пустым магазином валялся рядом со скелетом неизвестного человека.

— Как жаль, что витражи безвозвратно утрачены! — сказал Вацлав Матисович. — Но если стрелял этот неизвестный, то судьба его наказала. Основание черепа скелета проломлено… Его убили.

— Да, сейчас мы пытаемся установить, кем был этот человек, — сказал Леденев. — По его черепу воссоздается прижизненный облик убитого. Так вот… Когда вдруг стало известно о покушении на Арнольда Закса, от первоначального плана мы отказались. Впрочем, об остальном вы осведомлены так же, как и я.

— Значит, Юрий Алексеевич, исход дела решила ваша интуиция, усиленная логикой? — спросил Александр Николаевич. — Внешне как будто просто, товарищи, а вместе с тем… Вот мы твердим постоянно: факты, факты и одни только факты… А к ним необходимо и еще некое чувство.

— Шестое чувство, — добавил Конобеев.

— Детективное, — не удержался Кравченко и подмигнул Арвиду. В этом деле именно Арвид пережил звездные минуты, и Федор ничуть не завидовал ему, радовался за товарища.

— Наверно, именно так, если хотите, — ответил Юрий Алексеевич. — Какое-то особое наитие у следователя, конечно же, существует, и это вовсе не выдумано сочинителями детективных историй. Главное в том, чтобы уметь направлять это чувство в необходимую сторону. Не изгонять из сознания, когда оно вдруг появится, но и не полагаться на интуицию безоглядно, подбирая только угодные для нее факты. Одним словом, не сотвори себе кумира… И, разумеется, диалектический метод. Без него никуда. Догматизм в любой человеческой деятельности ведет в тупик.

Помолчали, размышляя над словами Леденева, осмысливая их.

— Тут мы говорили о непрофессиональном поведении Старцева, — сказал Конобеев. — Все это так, он, действительно, как отметил Александр Николаевич, сбил себе руку… Но дело еще тут и в диалектике преступления. Ведь преступление всегда совершается в реально существующем материальном мире и не может оказаться вовсе бесследным. Даже если преступник не оставил никаких следов на месте преступления, само преступление оставляет собственные следы в памяти преступника. Оно управляет независимо от его воли психикой преступника, воздействует на поведение. Каинова печать, наложенная на