— Как хотите, Юрий Алексеевич. Мы ждем вашего рассказа.

— Как и все остальные, я исходил из различных версий, так или иначе связанных с фигуркой апостола Петра в кулаке убитого Маркерта, — начал Леденев. — Вы помните, что недостатка в версиях, обыгрывавших личность мифического ученика Христа, не было. И мы были правы, когда до конца отрабатывали каждую из них. Это сужало круг поисков, уменьшало количество возможных вариантов. Предполагалось связать это убийство и с теми, кто считает себя нынешними преемниками Петра. Вы понимаете, конечно, что речь идет о современных хозяевах Ватикана. Известно, что этот возможный вариант прорабатывался по другой линии и подтверждения не получил.

— Предложено было искать у нас, — заметил Жуков. — Мы получили на этот счет соответствующее указание центра.

— И это оказалось совершенно справедливым, — откликнулся Юрий Алексеевич. — Вновь и вновь внимательно просматривая все четыре Евангелия, я возвращался к мысли о том, что апостол Петр был самым близким учеником Христа, хотя и отрекся трижды в ту ночь, когда Иисус был арестован в Гефсиманском саду. По крайней мере, имя этого апостола упоминается чаще других. И не даром рыбаку с берегов Тивериадского озера, которого звали Симоном, Христос дал имя «Петр», что означает в переводе с греческого «камень». Именно на этом камне решает Иисус воздвигнуть свое учение… Именно Петра он оставляет на земле в качестве наместника.

— На тайной вечере, — проговорил Арвид, когда Юрий Алексеевич замолчал, чтобы найти в бумагах, лежавших перед ним, нужный листок, — на тайной вечере Христос стал мыть ноги ученикам и начал сию процедуру опять-таки с Петра…

— Совершенно верно, — согласился Леденев. — Спасибо, Арвид Карлович, за дополнительную иллюстрацию… По Священному писанию Христос дважды объявляет, что на земле он оставляет за себя Петра. Последний разговор по сему поводу состоялся с главным его учеником, уже после распятия и воскресения, перед самым вознесением Иисуса на небо. Вот послушайте: «Петр, ты любишь меня? — Да, Господи, люблю. — Я тебя сделаю пастырем агнцев моих. Петр, ты любишь меня? — О да, Господи! — Тогда паси овец моих». Этот обмен репликами, закреплявшими будущую роль апостола Петра, состоялся и в третий раз.

— Такая настойчивость наводит на размышления, — сказал Александр Николаевич.

— Этим обстоятельством, зафиксированным в Евангелии, и пользуется Ватикан, когда утверждает, что римский папа, как преемник апостола Петра, является божьим наместником на земле, — сказал Конобеев.

— Да, они, папы римские, так и именуют себя vicarious Chiristi, — сказал Юрий Алексеевич.

— Я перебил вас, Юрий Алексеевич, продолжайте, пожалуйста…

— Ничего, Александр Николаевич… Ведь мы сообща расшифровали эту необычную историю. Так вот… Я несколько раз спотыкался на той роли, которую отвел Петру мессия. И чем больше узнавал о личности профессора Маркерта, тем больше проникался убеждением, что в последний предсмертный жест Маркерт вложил нечто большее, нежели внешние признаки, отличавшие Петра от остальных учеников. Что же было главным для такого знатока христианства, каким был Борис Янович, в этом апостоле? Конечно, то, что он оставался наместником Христа на земле, человеком, которому Иисус оставлял главное — собственное учение. И когда я составил на основе такого убеждения логическое уравнение, то понял, что на месте неизвестного члена мог стоять человек, которому Маркерт отводил некую особую роль. Например, доцент Старцев.

— И у вас не было тогда никаких еще улик, даже косвенных? — спросил доктор Франичек.

— Поначалу совершенно никаких, Вацлав Матисович. Тщательно проанализированный текст Евангелия, фигурка Петра в кулаке Маркерта, ну и, конечно, информация о взаимоотношениях Бориса Яновича с будущим преемником, доцентом Старцевым.

— Но это же была пока только интуиция, да еще окрашенная таким необычным спектром, который никакой прокурор, никакой суд не примет всерьез, — проговорил Прохор Кузьмич. — Мы вот тоже ухватились за возможность ассоциировать мифическую личность апостола Петра с личностью убийцы, но, как известно, потерпели поражение.

— Абсолютно согласен с вами, Прохор Кузьмич, — кивнул Юрий Алексеевич. — И ежели честно признаться, то сам факт — фигурка апостола Петра в руке убитого Маркерта — был просто первым импульсом, который заставил меня обратить внимание на доцента Старцева. Не скрою от вас: я скептически отнесся к тому, чему вы придавали какое-то особое значение. В кулаке профессора оказался именно апостол Петр… А что, подумал я, если Маркерт схватил в последнее мгновение эту фигурку случайно? Что, если он зажал в кулаке первого же попавшегося апостола, связав в угасавшем сознании фигурку любимого апостола с личностью убийцы, которого, как мне почему-то представлялось, он, профессор Маркерт, знал раньше? Вспомнив загадочную историю о том, как чудесным образом профессор и его жена ушли от погони лесных бандитов, услышав рассказ Арвида Казакиса о встрече Андерсона и человека, напомнившего Рудольфу От- товичу оберштурмфюрера Малха Ауриня, я связал эти обстоятельства и подумал, что апостольский символ мог быть связан с бандой верных братьев, основанной не только на антисоветской, но и на сектантско- религиозной основе. Известно мне было из соответствующих материалов о том, что Черный Юрис, он же штурмбанфюрер Вилкманис, широко пользовался библейской терминологией.

— Это верно, — заметил начальник управления. — Я помню его листовки, похожие на поповские проповеди, только и ругательств, брани там было предостаточно…

— Вот я и прикинул, — сказал Леденев, — что надо искать концы в сорок седьмом году. Там должен начаться след… Тогда и обнаружили мои московские товарищи показания Стасиса Шимкуса.

— Тут Юрий Алексеевич попал, что называется, в десятку, — восхищенно закрутил головой Федор Кравченко. — Ну и ну! А я-то за аспирантом Петерсом гонялся… Тут такая, как говорится, чистая логика прямиком выводит к цели.

— И хорошо, что гонялись, Федор Гаврилович, — сказал начальник управления. — Неизвестно, до чего бы этот Петерс набродился в лесу, находясь в подобном состоянии… Кстати, как он сейчас чувствует себя?

— Пошел уже на поправку, — ответил Кравченко. — Врачи говорят, что все обошлось… Будет и дальше раскрывать тайны эстетики, истории искусства.

— Так вот, улик в отношении Старцева, повторяю, у меня не было никаких, — продолжал меж тем Юрий Алексеевич. — И как вы понимаете, я не мог заявить вам тогда о каких-либо подозрениях. Я решил выяснить: знает ли Старцев о фигурке Петра-апостола? И если знает, то какой вывод сделал из этого? И я пошел на большой доверительный разговор с ним. Доцент Старцев — серьезный противник, тягаться с ним любому из нас трудно. Поэтому я и не пытался обнаружить какие-то познания в религиозных вопросах, хотя и не выдавал себя за явного простачка. Такую игру Старцев разгадал бы сразу, ума ему не занимать.

— Эдакий просвещенный человек, интеллектуал, серьезный как будто ученый — и идет на мокрое дело, — заметил Кравченко. — Не вяжется как-то…

— Гегель в свое время сказал, что просвещение рассудка делает человека умнее, только не делает его лучше, — произнес доктор Франичек. — А Старцев есть образованный, если хотите, просвещенный, и тем более опасный враг.

— Справедливо сказано, Вацлав Матисович, — отозвался Леденев. — В случае со Старцевым это именно так.

— И в разговоре с ним вы напали на первый след? — спросил Жуков.

— В какой-то степени, — ответил Юрий Алексеевич. — Оказывается, Старцев знал о фигурке апостола Петра, зажатой в кулаке убитого им профессора. Ему рассказала об этом Магда Брук. Естественно, доцент сообразил, что нам это известно тоже. Но вот придали мы этому какое-то значение или нет — этого Старцеву узнать не удалось. Но тем не менее он скрывал это знание и тем самым выдал себя. В этом была первая ошибка убийцы. И хорошо, что никто из нас не обратился к нему за советом, как к специалисту, чтобы Старцев прокомментировал указанное обстоятельство. Видимо, интуиция удерживала всех нас от этого.

— Александр Николаевич с самого начала запретил разглашать каким-либо образом историю с апостолом Петром, — заметил Конобеев.

— И отлично, — сказал Юрий Алексеевич. — Подобная предосторожность оправдала себя наилучшим