Труп оказался неожиданно тяжелым. Тащить его сквозь густые и колючие кусты пристанционного скверика было несподручно, и Локис, который держал мертвого человека за широкие плечи, пятился, раздвигая кусты спиной, сквозь зубы чертыхался, глухо ворчал.

— Заткнись, — негромко, но достаточно внушительно предложил ему сообщник в офицерской форме. Обутые в брезентовые сапоги ноги трупа он сунул себе под мышки, цепко обхватив начавшие стынуть ноги мертвеца руками. Идти ему было куда легче. — Проглоти язык, падла…

— Как нужен для «мокрухи» — так Локис, а как что, так сразу «падла», — огрызнулся первый, порывисто дыша, все-таки ему действительно трудно было идти. Но тут же и смолк и дальше не раскрывал рта, пока убийцы не пересекли поляну и не вошли в начинавшийся за станцией лес.

— Достаточно, — сказал тот, кто шел позади. — Остановись, Локис. Здесь и зароем. Так будет надежнее. Лопату не потерял?

— Тут она, на месте лопата, — отозвался Локис.

Он отпустил мертвеца, и тот глухо, почти неслышно, смягчили удар опавшие листья, лег на сырую после недавнего дождя землю. Затем Локис снял с плеча штыковую лопату, она висела за спиной на ремне, как винтовка, поверх того ремня, который удерживал на шее Локиса автомат ППШ.

— Копай, Локис. И поглубже, чтоб собаки не разрыли.

— Хорошо, Апостол, — покорно согласился Локис. — Вырою как надо… Дело мне знакомое.

До войны он был могильщиком в городе Луцисе.

…Часа за два до этих событий к станции, у которой сейчас Апостол и Локис укрывали труп, приближался пассажирский поезд, он шел из Таллина в Луцис. В одном из вагонов ехал молодой парень, судя по одежде недавно демобилизованный из армии. На нем были защитного цвета штаны галифе и такая же хлопчатобумажная гимнастерка, на ногах — брезентовые сапоги. Вещевой мешок пассажир положил в изголовье, накрыл мешок ватником, а поношенную кепку повесил на крючок в стене вагона.

По обличию он ничем не выделялся среди тысяч и тысяч парней, которые передвигались по стране в старых армейских гимнастерках и несношенных солдатских сапогах. В том трудном сорок седьмом году бывшие герои войны в массе своей не успели обзавестись штатскими костюмами, они щеголяли в серых шинелях и ездили в вагонах, где молоденькие проводницы не подавали комплекты свежего постельного белья всего лишь за рублевку.

Время было позднее, но пассажир не спал. Он лежал, устроив голову на рюкзаке, глядел на нижнюю полку под собой и улыбался своим мыслям.

Полки в вагоне были заняты, в том числе и третьи, предназначенные для багажа. Но считалось, что в этом рейсе вагоны идут свободными, ведь никто не лежал, не сидел и не стоял между полками и в проходах.

Места, по которым шел сейчас поезд, были тогда неспокойными, и потому команду от входа «Приготовить документы! Проверка!» пассажиры восприняли как должное.

Их было только двое, проверяющих. Среднего роста старший лейтенант в форменной фуражке внутренних войск и плечистый, высокий старшина с пилоткой на голове. Пилотка была явно мала для большеголового парня, и старшина морщился, когда она сползала с макушки на то или другое ухо, только никто этого не замечал. Люди суетились, лезли за пазуху и доставали бумаги, удостоверявшие их личность.

Когда эти двое подошли к парню в брезентовых сапогах, он уже сидел на полке и держал паспорт в руке. Старший лейтенант едва глянул на первую страницу, довольно хмыкнул и через плечо передал документ сопевшему за его спиной старшине.

Парень недоуменно смотрел на них, и, предваряя его вопросы, старший лейтенант сказал:

— Сейчас сойдете с нами… Мы должны доставить вас коменданту.

Потом нагнулся к его уху и шепнул:

— Вас хочет срочно видеть наш командир. Идемте с нами, товарищ.

Громко старший лейтенант сказал:

— Собирайтесь с вещами! Сейчас остановка…

И заговорщицки подмигнул пассажиру.