посетитель.
Полицай бросил косой взгляд на стол. Яичница остывает. Вновь поднялась досада против незваного гостя.
— Ну, давай выкладывай, что надо, да и убирайся ко всем чертям, — поторопил он вошедшего.
— Мы можем и побыстрей, — ответил тот. — Мы с жалобой к старшему начальнику. Партизаны доняли, господин начальник.
— Что? Партизаны? Какие партизаны? — взволновался полицай.
— Какие? Самые что ни на есть обыкновенные. Вам-то лучше знать, вы ведь оберегать нас поставлены.
— Где? — заорал полицай и вскочил с места. — Где партизаны?
— Известное дело, где. В лесу, — спокойно ответил гость. — Они каждую ночь у нас ночевать повадились.
Полицай окончательно разозлился. Стынет ужин, соблазнительно блестит на столе литровая бутыль. А тут возись с этим оборванцем.
Кривоногий, коренастый, с лоснящимся от жира лицом, полицай подошел вплотную к жалобщику, заложил руки в карманы и, покачиваясь на широко расставленных ногах, строго спросил:
— А кто ты такой будешь, гусь лапчатый?
— Мы-то?
— Да, вы-то.
— Человек, известное дело, — спокойно ответил гость.
— Документ у тебя есть, сукин ты сын?
— А как же! Это можно показать. Потому как без документа все одно, что без рук. — И гость полез вначале в один, затем в другой карман. Не обнаружив там ничего, он задумался и похлопал себя по ляжкам.
— Ну, шевелись, паршивец! — прикрикнул старший полицай и поднес к носу гостя большой красный кулак.
— Мы и то шевелимся, — произнес посетитель и полез за пазуху.
Перед лицом полицая вдруг что-то зловеще сверкнуло.
— На тебе документ! — И выстрел в упор свалил на пол фашистского наймита. — И ты, гадина, не уйдешь! — Еще два выстрела, и второй полицай сполз под стол.
В комнату влетели дед Макуха и партизан Рахматулин.
— Порядок, товарищ командир! — заметил Рахматулин.
— Деньги из стола в мешок, — приказал Бойко. — Оружие забрать.
— Водочку и омлетик тоже, видать, прихватить надо, — осторожно сказал дедушка Макуха, лукаво поглядывая на командира.
Бойко не возражал.
— Ладно, только быстрей! — коротко бросил он.
Литровая бутылка с самогоном провалилась в карман деда. Яичница вместе со сковородкой, обернутые газетой, ладно примостились за пазухой.
— Пошли! — скомандовал Бойко.
— Вот тебе и Новый год! — ухмыляется дедушка Макуха, стараясь не отстать от идущих впереди партизан.
Командир отряда Толочко, маленький, подвижной, с нежным, почти девичьим лицом, вел своих людей к шоссе. Он шел во главе группы, пробираясь по лесным сугробам. Хотелось поскорее добраться до шоссе, «поработать» там и к утру возвратиться в лагерь. Чутье подсказывало Толочко, что погода скоро изменится — начнется буран.
Из-под ног командира отряда испуганно взметнулся заяц и бросками подался в чащу.
— Эх ты, пуганая душа! — весело крикнул ему вслед кто-то из партизан.
— Тихо! — вполголоса строго приказал Толочко.
Когда пересекли длинную, узкую лесную поляну, встретили посланного вперед разведчика.
— Ну? — спросил Толочко.
— Есть дело, товарищ командир, — тяжело дыша от быстрой ходьбы, доложил разведчик. — На шоссе в падине засела колонна машин.
— Сколько?
— Восемь.
— Груженые?
— Видать, груженые… закрыты брезентом…
— Немцев много?
— Душ двадцать будет.
— Сколько до шоссе?
— С километр, не больше…
— Веди! — приказал Толочко.
…Вражеские машины растянулись метров на пятьдесят. Большие, тупорылые, они резко выделялись на белом снежном фоне. Передняя, развернувшись поперек дороги, задерживала колонну. Она села на дифер и, завывая мотором, буксовала. Шофер прибавлял газ, раскачивал машину взад и вперед, а она только еще глубже уходила в рыхлый снег.
Вокруг передней машины копошились восемь солдат, они пытались столкнуть ее с места. Остальные грелись у разведенного костра.
Партизаны некоторое время наблюдали за врагом, приготавливаясь к нападению. Затем по сигналу Толочко в сторону костра и к передней машине одновременно полетели гранаты. Раздались взрывы. Партизаны приникли к снегу.
Костер разлетелся. Разбросанные взрывом в разные стороны головешки шипели в снегу. Буксовавшая машина перевернулась набок. Уцелевшие солдаты бросились бежать, но по ним начали бить из автоматов.
Из продуктов на машинах нашли только ящик с консервами. Весь остальной груз колонны составляли мины.
Убитых обыскали. Забрали документы и оружие. Из железных бидонов бензин вылили на кузова машин.
— Поджигай! — скомандовал Толочко.
Лес и дорога озарились огромными факелами. Партизаны быстро углублялись в лес. Пламя разгоралось все ярче и ярче. Когда группа отошла уже за километр от шоссе, раздался первый взрыв.
— Новогодний салют, — громко сказал Толочко и остановился.
Минуту спустя последовал второй взрыв, третий, четвертый…
— Теперь до утра рваться будут, — сказал Толочко. — Пошли…
А в это время отряд Веремчука лежал у железнодорожной насыпи, в снегу, в полусотне метров от разъезда.
Партизаны во главе с Добрыниным и Веремчуком прошли за день и часть ночи пятьдесят шесть километров по глубокому снегу. Веремчук отобрал наиболее выносливых бойцов, одел их в маскировочные халаты, захватил с собой шесть ручных пулеметов.
В пять часов ночи отряд вышел к перелеску, от которого до железной дороги было уже недалеко. Оставшееся до разъезда расстояние преодолевали ползком, по-пластунски.
Отряд должен был выполнить две задачи: взорвать железнодорожный мост, находящийся в полукилометре от разъезда, и уничтожить караульную команду, насчитывающую шестьдесят солдат.
Мост охранялся двумя часовыми, сменявшимися через каждые два часа. Команда жила в длинном бревенчатом бараке, единственном помещении на разъезде. Гарнизон здесь прижился крепко и не сменялся ни разу со времени прихода оккупантов. В зону охраны караульной команды входил перегон между двумя станциями протяжением в тридцать километров. Гитлеровцы выставляли на перегоне
