сидел в комнате, слушая разговор гостей, и то и дело вздыхал.
— В чем дело, старина? Чего вздыхаешь? — поинтересовался Снежко.
— Про порося никак забыть не могу. Жалко! С него бы моя старуха такого кабанчика выпестовала… И надо же греху случиться. А я мечтал пару окорочков вам в лес послать…
— Ну, не горюй, — успокоил его Снежко.
— А мы и без окороков перезимуем, — добавил Бойко. — Оно, конечно, заманчиво ветчинки покушать. Да еще запеченной в тесте, с такой поджаристой корочкой. Я бы, откровенно говоря, не против. Как вы смотрите, Георгий Владимирович?
— Да ну вас, — отмахнулся тот. — Не дразните.
— В общем, не горюй, еще наживешь и тогда с нами поделишься, — сказал Снежко.
Полищук ухмыльнулся, почесал поясницу.
— А чего мне наживать? У меня еще пара есть. Правда, не такие, поменьше.
Все дружно рассмеялись.
— Этих-то не украдут, — продолжал он. — Я их в лесу держу, в землянке. Тоже растут подходящие…
— Значит, будут окорока? Тогда плюй на все и ложись спать, — посоветовал Бойко, — Может быть, у какого-нибудь бедолаги нет мясца к Новому году, вот он и решил одолжить у старосты. Небось, уверен, что староста уж себе добудет мяса. — И Бойко решительно полез на печь, давая понять, что разговор окончен и пора спать.
Снежко остался у опушки леса, спрятавшись за деревьями, а Костров и Бойко пошли в деревню.
Было уже без пяти шесть. Шли без опаски, зная, что в этой деревне, стоящей у самого леса, оккупанты бывают очень редко, наездами,
На стук вышел Волохов, босой, в нижней рубахе. Росту он был небольшого, узкий в плечах, с бородкой клинышком. Маленькие, глубоко запавшие глаза внимательно осматривали незнакомых людей. Но никаких признаков волнения и беспокойства он не проявил. Упрятав ладони под мышками и поеживаясь от холода, он скорее с любопытством, нежели с тревогой, поглядывал на гостей.
«Совесть чернее ночи, а не трусит, — подумал Бойко. — Видать, стреляный волк».
— Волохов? — спросил капитан Костров, обивая хворостинкой заснеженные сапоги.
— Точно так. А вам кого надо?
— Вас и надо. Привет вам от Ганса. Он просил передать, что сено подсохло.
— Ну и хорошо, и замечательно. Прошу в хоромы, — засуетился Волохов.
В пятистенной, с большими сенями избе было светло и жарко. Окна замаскированы. В первой комнате стоял стол, накрытый цветистой клеенкой, в одном углу висела большая икона, в другом, на маленьком столике, блестел начищенный медный самовар, в простенке между окон тикали ходики.
— Прошу садиться, дорогие гости, — пригласил Волохов и крикнул: — Варвара!
Из соседней комнаты открылась дверь, и у порога встала рослая, рябая, лет тридцати женщина.
Костров подумал, что это, вероятно, дочь Волохова, муж которой находится в Германии.
— Ну? — довольно недружелюбно спросила она Волохова, не сочтя нужным поздороваться с вошедшими.
— Достань-ка нам яблочков моченых… мисочку.
Варвара не торопилась исполнять приказание, и когда Костров заявил, что они сыты и ничего не хотят, она повернулась и скрылась опять в той комнате, из которой только что вышла.
— Скоро ожидаете? — спросил Костров, не назвав ни имени, ни фамилии человека, которого он имеет в виду.
— Да, Василий Андрианович аккуратный человек, — ответил Волохов и посмотрел на ходики. — Он себя долго ждать не заставит.
Хозяин оказался прав. Не прошло и пяти минут, как к дому подкатил кто-то на лыжах. Костров и Бойко насторожились.
Волохов привстал.
— Повстречать надо Андриановича. Это он пожаловал.
— Сиди! — приказал Бойко, глядя на Волохова тяжелым, недобрым взглядом.
Тот оторопело посмотрел на гостей, не находя, видимо, объяснений столь быстрой перемене тона.
Слышно было, как заскрипела дверь. Потом раздался знакомый Кострову голос Редькина:
— Волохов! Пес старый! Где пропал?
— Тут я… Здесь… Проходи, Василий Андрианович, — отозвался хозяин и поочередно поглядел на Кострова и Бойко, как бы спрашивая: «Так я или не так ответил?»
— Не опоздал я? — вновь заговорил Редькин.
— Нет, нет, боже упаси…
Наконец дверь открылась и ввалился Редькин. Автомат висел у него за спиной. Предатель был уверен, что его здесь встретят радушно, и ничего не опасался. Увидев Кострова и командира отряда Бойко, он озлобленно и тревожно уставился на них, но тут же спохватился и попытался изобразить на своем лице улыбку.
— А вы как сюда попали, товарищи командиры? — спросил он.
От слова «командиры» Волохов беспокойно заерзал на скамье. Он, кажется, начинал соображать, с кем имеет дело.
— Руки вверх! — приказал Костров и навел на предателя пистолет.
— Быстрее шевелись! — прикрикнул Бойко.
Он подошел к Редькину, сорвал с него автомат, нож, обшарил его карманы.
— Не ожидал, что так получится? — спросил Бойко.
— Нет! — делая вид, что ничего не понимает в происшедшем, ответил Редькин.
— Частенько бывал в этом доме?
— Нет…
— А ротенфюрера, которого я из-за реки привел, помнишь?
— Нет…
— Давно продался, подлец?
— Нет…
— Недавно! — усмехнулся Костров. — Ну, ладно. Нам нет времени твои «неканья» слушать.
— В лагере у тебя, надеюсь, язык развяжется, — добавил Бойко.
Редькину и Волохову завернули назад руки и прочно связали их.
— Вперед, марш! — скомандовал Костров.
На улице поджидал Снежко.
— Все в порядке, — шепнул он на ухо капитану, — староста подкатил на паре… быстро довезет.
Не успел Костров по возвращении рассказать об удачно проведенной операции, как вошедший в землянку дежурный доложил командиру бригады, что крестьянин Сурко хочет его видеть.
Зарубин недоуменно пожал плечами. «Неужели опять какая-нибудь новость? Может быть, что-либо спутали или не того, кого надо, взяли?»
— Веди его сюда, — приказал он дежурному.
Вошел Сурко. В его всклокоченной редкой бороде и в усах торчали сосульки, и с них сразу же начали падать капли.
— Прямо сюда пришел и не побоялся? — спросил его Зарубин…
— Теперь уже не боязно. Сволочугу убрали. Я наблюдал все время…
— Его взяли? — задал вопрос Костров.
— Его.
— Какие же ты новости еще принес? — поинтересовался Зарубин.
Сурко доложил. После того как увели Редькина и Волохова, примерно через час к дому на санях подъехали двое. Один из приехавших, по словам Сурко, старик, вылез из саней, вошел в избу и через
