Кстати, я бы сейчас не отказался поесть. Пожалуй, я согласился бы даже на жареного хомяка, лишь бы он был пожирнее и не очень волосатый.

— Я не знаю, кто такой Маркс, если вы не имеете в виду того идиота, который ведет «Спой или сдохни». Кажется, его зовут Юрий Маркс.

— Вы не знаете, кто такой Карл Маркс, – потрясенно повторил Тэн.

— Да подавитесь вы своим Карлом Марксом. Поговорим о нем после. У вас существует система общественного питания? Я хотел бы с ней познакомиться. Там мы сможем спокойно поговорить о Карле Марксе.

— Вам, возможно, будет странно узнать, но у нас есть множество конкурирующих систем общественного питания, – Тэн натянуто улыбнулся, – но мы с вами туда не пойдем.

— Ладно. Где у вас кормят арестантов? Давайте пойдем туда. Я буду есть, а вы сможете постоять рядом и расспросить меня про Карла Маркса.

Он погрозил мне пальцем столь длинным, что на секунду показалось, будто в нем на пару суставов больше, чем у обычных людей.

— Перед тем как начать полноценно питаться, вы должны доказать нашему обществу, что принимаете его ценности. Вас же не станут кормить в вашем мире, если вы отвергаете идеи…. Идеи… – Он замялся, извлекая из памяти нечто совершенно ненужное и по этой причине давно позабытое. – Идеи Кастро. Вот!

— А какая связь между идеями какого-то там Кастро и едой? – На моем лице появилось искреннее удивление. – Я, конечно, не настаиваю, чтобы меня кормили. Учитывая мое положение военнопленного в дикарском обществе, я не требую регулярного питания, однако…

— Вы – демагог. – Тэн, наверное, сплюнул бы мне под ноги, если бы не считал себя беспредельно культурным и цивилизованным человеком и не хотел бы сохранить свой драгоценный имидж в своих собственных глазах. – Следуйте за мной.

Он шел и бормотал себе под нос что-то очень злое и поучительное. Я прислушался.

— У вас будет возможность включиться в жизнь нашего общества полноценным гражданином, – быстро говорил он. – Я добьюсь этого. Вы убедитесь в преимуществах свободного мира перед вашим… – он замялся, подбирая слова, не нарушающие возвышенность торопливого монолога, – перед вашим миром ограниченной свободы. Я буду счастлив, если вы окажетесь в состоянии оценить нашу доброту и милосердие. – Он резко свернул направо. – Но учтите, от вас потребуются серьезные доказательства приверженности идеалам свободы и демократии.

— Почему-то я в этом ни капельки не сомневался, – вздохнул я.

— Вы, безусловно, чудовище, но вы в этом не виноваты. Виновато общество, которое вас сформировало. У меня есть возможность исправить эту ошибку.

Мне захотелось рассмеяться. Вот рядом со мной идет человек. Он мне неприятен, но никогда в прежней жизни мне не пришло бы в голову не то что убить его, а даже ненароком задеть словом или обидеть. Я постарался бы изо всех сил, чтобы он не заметил моей неприязни. Сейчас же я готов лично расправиться и с ним, и со всем его потомством. Он часть мира, убивающего меня и моих близких. Без молчаливого попустительства таких, как он, никакая война не была бы возможна.

— Наше справедливое общество всегда предоставляет возможность выбора. – Его подбородок гордо задрался вверх. – Даже если вы враг и не скрываете этого, у вас всегда есть способ изменить свою жизнь.

«Не томи, – со злостью подумал я. – Говори уже, что придумал. Как ты собираешься добраться до секретной шкатулки в моей голове?»

— Мы согласны освободить вас и дать вам абсолютно все гражданские права, если вы поведете себя как полноценный член нашего общества. Защищая ценности нашего, а отныне и вашего мира, вы должны поведать мне о ваших встречах с Теренцем Золиным.

Мои встречи с Теренцем Золиным? Мемуарно звучит. Зачем ему было встречаться со мной? Кто он, а кто я? Какие у нас могут быть общие дела? Коридор сузился так, что мне пришлось сбавить шаг. Теперь я шел позади Тэна, наблюдая его узкую костлявую спину. Разгадка может быть только одна, печально подумал я, в моем мозгу содержится дезинформация, до которой враги обязательно доберутся, но с огромным трудом. Иначе они в нее не поверят. У меня к ней доступа нет, и, значит, она откроется сама собой, когда наступит подходящий момент. Не в моих силах повлиять на этот процесс.

Скорей всего, я сам согласился принять участие в этой операции. Наверняка у меня спрашивали согласие на подвиг, и я не смог отказаться. Дурак.

— Я ничего не знаю о своих встречах с Золиным, господин Тэн, – мой голос вполне натурально дрогнул. – А если бы и знал, то ничего бы вам не рассказал.

— Я вас понимаю, – смилостивилось рыбообразное. – Но разумные люди не должны следовать на поводу эмоций. Члены общества обязаны брать на себя ответственность. – Мы вышли к маленькой площадке перед двумя лифтами, и Тэн нажал кнопку вызова кабины. – В настоящее время вы не представляете для нас никакой ценности. Вы также бесполезны и для своего мира, который давно списал вас на военные потери. Тем не менее, у вас есть возможность изменить ход войны и принести пользу как себе, так и вашим соотечественникам. Вы должны понимать, что самое важное сейчас как можно скорее завершить войну, и сделать это нужно с минимальными жертвами. Ваша помощь может оказаться неоценимой.

Двери лифта открылись, и Тэн любезно пропустил меня первым. Я вошел и встал у дальней стенки. На экранчике над дверью бодро замигали номера уровней. 119, 114, 109… Спускаемся. Я вспомнил пингвиньи силуэты спасателей, медленно бредущих по мертвым Руинам жилого дома. «Минимальные жертвы, говоришь, – мысленно процедил я. – И не надейся. Тот, кто видел окровавленный трупик ребенка, не станет думать о минимизации жертв во вражеских городах. Глаз за глаз, и никакого милосердия».

— Вы не согласны с тем, что я сказал? – Глазки Тэна стали колючими и злыми.

Почему это случилось именно со мной? Почему Золин выбрал меня? Как же хочется врезать этому господину Тэну, чтобы его зубы вылезли наружу через щеки.

Так, чтобы позвоночник сломался сразу в четырех местах и чтоб ни один медик не взялся потом за воскрешение того, что останется от этого ничтожества. Нельзя.

Только он может включить бомбу, заложенную в моей голове. Все остальные убьют меня безо всякой пользы.

— Прошу извинить, господин Тэн. Вы, как ученый, прекрасно понимаете, что мои возможности адаптироваться в новых условиях не безграничны. – Я сложил губы в вежливой улыбке, лицо Эдгара разгладилось и вернулось к стандартному восторженно-идиотскому выражению. – Я вижу, господин Тэн, что вами движут весьма высокие нравственные установки и жизнь каждого человека является для вас высочайшей ценностью, поэтому я обещаю вам, что когда придет ваш час, вы умрете совсем не больно.

Моя улыбка стала широкой и искренней. Мой собеседник побледнел. Если за те минуты, пока мы спускались на лифте, он приобрел устойчивый синдром клаустрофобии, то я могу считать, что жизнь прожита мною не зря.

85, 80, 75… Небоскребы очень легко и приятно разрушать. Нужно всего несколько не очень мощных бомбовых ударов для полного уничтожения инфраструктуры города, а уж психическое состояние горожан после хорошей бомбардировки и представить себе сложно.

Очень-очень скоро господин Тэн будет трепетать от страха, поднимаясь в свою контору на 119 этаже. Достаточно рухнуть одной высотке, чтобы испортить настроение всему этому поганенькому мирку.

— На большее я и не рассчитывал, господин Ломакин, – выдавил из себя Эдгар Тэн. – Тем более в первый день нашего знакомства. Но в любом случае спасибо за искренность.

Кабина лифта остановилась, и внутрь вошли сразу пять человек в строгих черных костюмах, черных очках и черных галстуках-бабочках. Вначале я подумал, что это роботы, настолько они были одинаковы. Но от них пахло пивом, одеколоном и нестираными носками. Пришлось признать в них людей. Они доехали до нулевого уровня и выбрались из лифтового параллелепипеда на вольный воздух. Мы же с Тэном остались внутри и проложили путешествие теперь уже в преисподнюю. Экранчик грозно перебирал отрицательные числа.