надевала свежие шаровары, тунику из розового шелка и короткий верхний халат из голубого шелка, отделанный парчой. Халат доходил ей до щиколоток, ибо весь день она проводила с цветами и птицами и не могла затруднять себя длинными одеждами. Пока престарелый евнух укладывал ее волосы, она смотрела, как придворные дамы убирают ее постель, так как не позволяла слугам и евнухам или старым женщинам прикасаться к своей постели, говоря, что они грязные, что у них дурной запах изо рта или еще какой недостаток. Только молодые и здоровые фрейлины могли заниматься ее постелью, и она смотрела за всем, что они делали, чтобы никакая мелочь не была упущена. Сначала нужно было отнести на двор одеяла и три матраца, чтобы проветрить и высушить на солнце, это она позволяла сделать евнухам. Фрейлины убирали войлок, который покрывал плетеное дно кровати, и выметали дно небольшой щеткой, сделанной из заплетенного конского волоса. Выметали они и каждый уголок массивных резных украшений деревянных боков кровати, а также раму, которая поддерживала атласные занавески. Затем на войлок укладывалось три матраца, которые проветривались и лежали на солнце в предыдущий' день. Матрацы покрывались желтым атласом, отделанным парчой, а поверх расстилались свежие простыни из нежного шелка — гладкие и мягкие. На простыни укладывались шесть шелковых покрывал: пурпурное, голубое, зеленое, розовое, серое и цвета слоновой кости. Наконец, застилали желтое атласное покрывало, расшитое золотыми драконами и голубыми облаками. Для аромата на занавески кровати подвешивались небольшие мешочки с засушенными цветами, смешанными с мускусом.

Евнух заканчивал причесывать Цыси. Уложив косу в узел наверху головы, он увенчал императрицу высоким маньчжурским головным убором, который она всегда носила, и закрепил его двумя длинными шпильками. Мать императрица сама украшала свой головной убор любимыми ею свежими цветами, и сегодня она выбрала маленькие пахучие орхидеи, которые только что были сорваны. Когда головной убор, украшенный орхидеями, был готов, Цыси снова умыла лицо, на этот раз сама, втирая в сметанно-белую кожу пену благовонного мыла. Затем она смыла пену горячей водой и нанесла на кожу крем из меда, молока ослицы и апельсинового масла. Когда крем впитался, она напудрила лицо мелкой бледно-розовой пудрой, очень мягкой и ароматной.

Оставалось выбрать украшения. Обычно Цыси посылала слугу за списками драгоценностей и вслух зачитывала номер шкатулки. Фрейлина, чьей обязанностью было заботиться о драгоценностях, шла в соседнюю со спальней комнату. Стены ее были покрыты полками, и на полках лежали шкатулки из черного дерева, каждая пронумерована, каждая с золотыми замочком и ключиком, и на каждой было написано, какие драгоценности содержались внутри. Всего здесь хранилось около трех тысяч шкатулок, однако драгоценности в них были предназначены для каждодневного ношения. За этой комнатой была еще другая, запертая на висячие замки, где хранились парадные драгоценности, которые Мать императрица надевала только в официальных случаях. Сегодня, поскольку ее халат был голубым, она выбрала серьги, кольца и браслеты с сапфирами и жемчугом, а также длинную цепочку на шею.

Когда украшения были надеты, предстояло выбрать платок, что составляло последний штрих ее туалета. Сегодня Цыси выбрала индийский газ, белый с голубыми и желтыми набивными цветами, и закрепила его на сапфировой пуговице халата. Таким образом она была готова к завтраку, который ждал ее в павильоне. Под каждым блюдом стояла небольшая горелка, чтобы кушанье оставалось теплым. Цыси переходила от одного блюда к другому, выбирая то, что ей нравилось, а фрейлины стояли на расстоянии в ожидании, пока она не закончит завтрак, понемногу попробовав кушанья с двадцати блюд, а также засахаренные фрукты и еще пшенной каши. Только теперь фрейлины могли подойти к столу и выбрать еду из того, что отвергла императрица. Они вели себя робко, стараясь не есть с тех блюд, откуда брала она.

Сегодня Мать императрица была в хорошем настроении. Никого не порицала, была ласкова с собаками и любезно подождала их кормить, пока фрейлины не закончат завтрак. Она не всегда была такой любезной: часто, если по какой-то причи-чне гневалась, Цыси кормила собак прежде, чем приступали к еде фрейлины, повторяя при этом, что только собакам она может доверять как друзьям, что только они любят ее и преданно служат., После завтрака Цыси пошла посмотреть на пионовую гору. Было время возвращения птиц и, гуляя, императриц л. слышала их нежные вольные песни, которые так любила. Вот какая-то птичка призывно засвистела, и Цыси ответила ей так похоже, так совершенно, что немного спустя из бамбуковых зарослей выпорхнул маленький желтогрудый вьюрок. Императрица издала журчащие звуки, уговорив птичку сесть к ней на вы-; тянутую руку. Птичка, наполовину встревоженная, наполови-• ну завороженная, уцепилась за руку Цыси, и на лице императ-% рицы появилось такое нежное, такое чарующее выражение, что, видя это, фрейлины были тронуты до глубины души. Они стояли поодаль, удерживая на поводках собак, и удивлялись, как это нежное лицо может быть порой суровым и жестоким. Когда птичка улетела, императрица подозвала фрейлин и, обожая наставления, сказала:

Видите, как любовная доброта побеждает страх даже в животных. Пусть этот урок запечатлеется в ваших сердцах.

— Да, высочайшая, — пробормотали фрейлины и вновь поразились, как эта царственная женщина может быть такой разной: то доброй и щедрой и в то же время — фрейлины хорошо это знали — мстительной и безжалостной.

Но сегодня был славный день, ее благостное настроение не менялось, и фрейлины приготовились наслаждаться вместе с ней. Это был третий день третьего месяца лунного года, и Мать императрица думала о пьесе, которую написала, ибо теперь, когда тяжелейшие заботы о государстве легли на плечи ее сына, она услаждала свой досуг не только живописью и каллиграфией, но и сочинительством. Эта незаурядная женщина, богато одаренная природой, могла бы достичь величия в чем-то одном, если бы умела отдавать предпочтение только Одному из своих талантов, но ей трудно было сделать выбор, она любила заниматься всем понемногу, и у нее получалось великолепно. Что же касается государственных дел, которые поглощали ее прежде, то казалось, она игнорирует их, однако евнухи не переставали шпионить и докладывать ей обо всем.

Закончив прогулку, отдохнув и вновь отведав яств, императрица любезно сказала своим фрейлинам:

— Воздух сегодня приятен, ветер утих, солнце ласково, и будет хорошим развлечением посмотреть, как наши придворные актеры исполнят мою пьесу «Богиня милосердия». Что вы скажете?

Фрейлины захлопали' в ладони, но главный евнух Ли Ляньинь почтительно поклонился:

— Ваше высочество, — сказал он. — Я осмеливаюсь опасаться, что актеры еще не выучили роли. Пьеса очень тонкая, и реплики должны говориться уверенно и искусно, чтобы не испортить скрытого юмора и фантазии.

Императрица не одобрила то, что он сказал.

— У актеров было время, у них было очень много времени, — заявила она, — иди немедленно и скажи им, что я жду, что зан' вес поднимется в начале следующего периода водяных часов. Тем временем я прочту свои еженедельные молитвы. — С этими словами императрица прошла со своим обычным изяществом через павильон в храм, где на огромном листе лотоса, сделанном из зеленого нефрита, восседал белый нефритовый Будда, державший в правой руке цветок лотоса из розово-красного нефрита. Справа от него стояла фигурка Богини милосердия, а слева — Бога долголетия. Мать императрица встала перед Буддой, не опускаясь на колени, но склонив гордую голову, и начала пересчитывать шарики четок из сандалового дерева, которые взяла с алтаря.

— О, Величайший, — шептала она каждый раз, передвигая шарики, пока не пересчитала все сто восемь священных шариков. Затем она положила четки и зажгла палочку благовоний в урне на алтаре, и снова встала со склоненной головой, а благоухающий дым завивался в воздухе. Цыси молилась каждый день, молясь сперва Будде, никогда не уходила из храма, не поклонившись Богине милосердия. Эту богиню она любила чрезвычайно, воображая в своих тайных мыслях, что они с ней сестры, одна царица Неба, а другая царица Земли. Иногда посреди ночи она даже обращалась к богине, шепча за занавесями своей кровати:

Сестра на Небе, посмотри на мои беды. Эти евнухи — но есть ли у тебя евнухи на Небе, сестра? Я сомневаюсь в этом, потому что какой евнух достоин Неба? И, однако, кто прислуживает Тебе и Твоим ангелам, Небесная сестра? Конечно же, ни один мужчина, даже на Небе, не может быть достаточно чист, чтобы быть рядом с Тобой.

Теперь, когда у нее было время для воспоминаний, Цыси спрашивала у богини, возможно ли на Небе