Мать прочитала описание девушки.

«Алутэ, шестнадцать лет, дочь сановника Чун И, потомка одного из самых знатных родов, ученого высоких степеней. Он маньчжур, и вся семья является маньчжурской без всяких примесей, причем родословн. — л запечатлена на протяжении трехсот шестидесяти лет. Сановник Чун И изучил китайских классиков и достиг высшего ученого звания. Дочь его отвечает всем требованиям абсолютной красоты. Ее размеры соответствуют требованиям, тело излучает здоровье, а дыхание приятно. К тому же она прекрасно начитана и разбирается в искусствах. У нее хорошая репутация, ее имя неизвестно за пределами семьи. Характер мягкий, она более склонна к молчанию, нежели к речам, что объясняется ее природной скромностью».

Императрица прочитала характеристику и сказала со вздохом:

— Увы, сын мой, я не помню эту девушку. Пусть ее снова приведут в зал.

Император повернулся к Вдовствующей императрице, сидевшей слева от него:

— Приемная мать, помните ли вы ее?

Ко всеобщему удивлению, Вдовствующая императрица ответила:

— Помню, конечно. У нее доброе лицо, она не гордячка.

Цыси в душе разозлилась, что потерпела неудачу. Сакота оказалась внимательнее. Но вслух любезно промолвила:

— Насколько же твои глаза видят лучше моих, кузина! Тогда только мне одной нужно снова посмотреть на девушку.

Сказав так, она дала знак евнуху, который передал ее приказание главному евнуху, и Алутэ вызвали в зал снова. Она вошла, и все пристально следили, как она пересекает зал, направляясь к трону. Изящная, хрупкая девушка, казалось, плывет к ним, голова опущена, руки наполовину спрятаны в рукавах.

— Подойди ко мне ближе, дитя, — приказала Мать императрица.

Без робости, но с изысканной скромностью девушка повиновалась.

Тогда Цыси взяла девушку за руку и слегка пожала. Рука была мягкой, но крепкой и прохладной. Ладонь суха, ногти гладкие и светлые. Все еще держа узкую молодую руку, Мать императрица изучала лицо девушки: овальное, мягко закругленное, глаза широкие, а черные ресницы длинные и прямые. Она была бледна, но в этой бледности не было желтизны, кожа светилась здоровьем. Рот не был слишком мал^ губы изящной формы, а уголки их глубокие и нежные. Лоб широкий и гладкий был не слишком высоким, не слишком низким. Шея несколько длинная, но изящная и не слишком тонкая. Красота девушки заключалась в пропорциональности, каждая черта находилась в гармонии с другими. Роста девушка была среднего, а фигурка ее хрупкой, но не тощей.

— Подходящий ли это выбор? — спросила в сомнении Мать-императрица.

Она продолжала пристально разглядывать девушку. Был ли в подбородке намек на твердость? Губы прекрасные, но не детские. И выражение лица девушки было взрослее, чем полагалось в шестнадцать лет.

— Если я правильно понимаю, — сказала Цыси, — то у девушки упрямый характер. Мне нравятся девушки с мягким лицом, но не с таким худым, как у нее. Даже для простолюдина наилучшая жена — покорная, а супруга императора прежде всего должна уметь подчиняться.

Алутэ продолжала стоять, подняв голову, но глядя вниз.

— Она выглядит умной, кузина, — решилась сказать Сакота.

— Я не желаю моему сыну проклятья умной жены, — парировала Цыси.

— Но вы достаточно умны для нас всех, мама, — рассмеялся император.

Мать императрица не смогла удержаться от улыбки и, желая казаться добродушной и даже щедрой в такой день, согласилась:

— Хорошо, выбирай эту девушку, сын мой, и не вини меня, если она окажется упрямой.

Девушка встала на колени и положила голову на руки, сложенные на полу. Три раза она склонила голову перед Матерью императрицей, три раза- перед императором, который теперь стал ее господином, и три раза перед Вдовствующей императрицей. Затем она удалилась той же плывущей, изящной походкой.

— Алутэ, — проговорила задумчиво Мать императрица. — Милое имя…

Она повернулась к сыну.

— А как насчет наложниц? — спросила она. Ибо обычай был таков, что четыре самые красивые девушки после той, что была выбрана в супруги, получали статус императорских наложниц.

— Умоляю вас, мама, выберите этих сами, — беззаботно сказал император.

Это понравилось Матери императрице, ибо если когда-нибудь ей захочется ослабить узы между сыном и его супругой, то она использует наложницу, которую сама выбрала, и та, будучи связанной ее милостью, сможет встать между царственными супругами.

— Завтра, — обещала она. — Сегодня я уже утомилась от девичьей красоты.

Сказав так, она поднялась, улыбнулась сыну, и день выбора закончился.

Когда на следующий день Мать императрица выбрала наложниц, то Совету астрологов оставалось лишь определить по звездам благоприятный день для свадьбы. Это, как они объявили, должен был шестнадцатый день десятого солнечного месяца того же года, а часом будет ровно полночь.

В торжественный день и час начала свадебной процессии один из членов Совета астрологов встал впереди свадебного паланкина, в котором, скрытую за алыми занавесками, несли невесту из отчего дома во дворец императора. Астролог держал в руках толстую красную свечу, на которой были отмечены часы, чтобы не пропустить священный миг исполнения обряда. Мать императрица и Вдовствующая императрица должны были принять Алутэ как невесту точно в назначенный час, минуту и секунду.

Свадебный обряд свершился, и последовали тридцать дней празднеств.

Вечерами играли музыканты и давались представления по всей стране, никто не работал, не занимался делами, все предавались отдыху и удовольствиям. По истечении праздничных дней молодого императора и императрицу можно было объявлять главами государства. Однако прежде регентши должны были сложить с себя полномочия правления, которые они выполняли вот уже двенадцать лет. И хотя Мать императрица говорила о себе только как об одной из регентш, все знали, что она была единственной правительницей.

Снова Совет астрологов должен был выбрать благоприятный день. После изучения звезд и знамений был назван двадцать шестой день первого лунного месяца. На двадцать третий день того же месяца Мать императрица разослала эдикт, подписанный императором и скрепленный императорской печатью, которая всегда находилась в ее владении. В эдикте объявлялось, что регентши обращались к императору с просьбой занять трон, ибо они желали окончить свое регентство. На это император ответил собственным эдиктом, где говорилось, что он в своем сыновьем почтении должен принять просьбу к нему как приказание старшего поколения. Эдикт заканчивался так: «В почтительном повиновении приказаниям их Высочеств, Мы лично на двадцать шестой день первого лунного месяца двенадцатого года царствования Тунчжи приступаем к исполнению важного долга, назначенного нам».

После этого Мать императрица объявила, что она удаляется от дел, чтобы наслаждаться жизнью, а сын ее будет править самостоятельно, и душа ее светла и спокойна, так как цель ее жизни достигнута: государство сыну императору она передает в целости и сохранности.

Для Цыси это были дни покоя и удовольствия. Императрица больше не поднималась в предрассветной тьме, чтобы давать аудиенцию тем, кто приходил из близка и из далека с обращениями к трону. Ей больше не требовалось размышлять над государственными делами, давать суждения и определять наказания и награды.

Цыси спала допоздна и, проснувшись, какое-то время лежала, думая о наступающем дне, о прекрасном пустом дне, где у нее не было другой обязанности, кроме как быть самой собой. Обремененная все эти годы заботами империи, теперь она могла подумать о своей пионовой горе. В самом большом дворе она приказала насыпать холм и сделать на нем террасы для посадки пионов. Молодые листья были свежи, а ранние набухшие бутоны превращались в огромные цветы, розовые, малиновые и ярко белые. Каждое утро сотни новых цветов ожидали ее прихода, и еще с большим желанием, чем спешила когда-то в Тронный зал, она поднималась и готовилась к встрече с ними. По привычке она спала в нижних одеждах — длинных шароварах, перевязанных на лодыжке, и мягкой шелковой тунике с широкими рукавами. Умывшись, она