столице. Но он бывал у высоких начальников в Кремле и на Старой площади, и даже дважды хитростью добился у Брежнева важных для своей вотчины решений: о строительстве в Свердловске метрополитена и о причислении области к Нечерноземью, что давало возможность получения дополнительных средств из госбюджета.

Помня своё барачное детство, Ельцин дал слово снести все бараки в городе и дать их обитателям отдельные квартиры, и многое сделал для этого.

Когда Горбачёв пришёл к власти, ему нужно было быстро очистить аппарат ЦК от тех, кого туда привёл Брежнев. Их нужно было заменить энергичными руководителями с мест, но таких было немного. С подачи Лигачёва Горбачёв решил перевести на работу в ЦК Ельцина.

Ельцину предложили стать заведующим строительным отделом ЦК, но он отказался: руководитель третьей в стране области по экономическому потенциалу в негласной табели о рангах стоял выше одного из многих секретарей ЦК. Но когда он попытался отказаться от такого предложения во второй раз, ему напомнили о партийной дисциплине. Пришлось ему, скрепя сердце, переезжать в столицу. А жена, Наина Иосифовна, человек очень домашний, вообще восприняла этот переезд как катастрофу.

Юрий Тынянов в своём памфлете «Подпоручик Киже», описывая карьеру несуществующего Киже (возникшего из описки канцеляриста), дослужившегося до генерала, вкладывает в уста императора Павла I фразу: «Дивизией его погодите обременять, он потребен на важнейшее» (и действительно, царь якобы издал указ о назначении Киже главнокомандующим вооружёнными силами империи). Вот и Горбачёв, хотя и вызвал Ельцина на должность заведующего отделом ЦК, имел на него другие виды.

Последним конкурентом Горбачёва в борьбе за пост Генерального секретаря ЦК КПСС был Виктор Гришин, многолетний руководитель столичной парторганизации. Гришина удалось скомпрометировать ещё Андропову, устроившему показательные судебные процессы над ведущими работниками столичной торговли, уличёнными в коррупции, от которых вроде бы шли ниточки к высшим руководителям Москвы. Горбачёв, придя к власти, сумел быстро отправить Гришина на пенсию, однако на всех ступенях столичной иерархической лестницы остались «люди Гришина», от которых Генсеку надо было избавиться. Для такой ломки системы руководства Москвы нужен был очень крутой и решительный человек, и лучше Ельцина на эту должность было трудно кого-либо подыскать. Ельцин был избран первым секретарём МГК КПСС и кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС.

Ельцину очень хотелось стать верным помощником Горбачёву. Ему, в соответствии с его новым положением в партийной иерархии, полагалась государственная дача в Подмосковье. Горбачёв предложил ему свою, которую он недавно освободил, чтобы переехать в более комфортабельную. И Ельцин, как пишет Александр Коржаков, сразу же согласился, даже переехал, не дожидаясь евроремонта. Ельцин же утверждал, что они с женой осмотрели эту дачу и… отказались. И не потому, что она была недостаточно роскошной, а совсем наоборот. Дача показалась им слишком помпезной, похожей больше на дворец или на отель, чем на загородный дом для семьи. Впоследствии Ельцин красочно описал эту неподобающую роскошь, да к тому же не преминул отметить низкий уровень духовных и культурных запросов Генсека, на даче которого не нашлось места для книг. Возможно, это была уже другая дача.

Горбачёв был обескуражен отказом Ельцина, но, видимо, счёл это за выходку провинциала. Ничего, мол, поживёт в столице, пооботрётся, и избавится от своих комплексов. Пока Ельцин был нужен Горбачёву для выполнения важнейшей работы, и он не мог дать волю своему раздражению.

Некоторые трения с Горбачёвым у Ельцина начались уже в первые же дни работы в МГК.

Смутил Горбачёва, да и многих других в руководстве КПСС, стиль работы нового московского руководителя. Они привыкли работать в тиши кремлёвских и цековских кабинетов, а затем отправляться домой в бронированных лимузинах под неусыпной охраной, наблюдая жизнь столицы лишь из окна дома или машины. С удивлением и опасением они наблюдали за тем, как Ельцин ездит в метро, на трамвае или автобусе, внезапно заходит в магазины и, видя пустые прилавки, вторгается в подсобки, где был припрятан «дефицит», предназначенный для руководящих товарищей. Побывал он и на нескольких предприятиях, где убедился в том, что их руководители мало заботятся об условиях труда и быта своих рабочих. На всю страну пошли рассказы о том, как Ельцин пришёл записаться в районную поликлинику.

Впоследствии противники Ельцина убеждали народ в том, что тот лишь для показухи вёл себя так демократически. На самом деле он, как и все другие руководители, ездил в лимузине, но за одну остановку до объекта посещения выходил из машины и садился на трамвай. Возможно, что бывало и так, но ведь это только для Москвы было новостью такое демократическое поведение Ельцина, у себя в Свердловске он постоянно бывал на заводах и стройках.

Скоро Ельцину стало ясно, что вся система руководства Москвой построена на очковтирательстве и взяточничестве, что на деле Москвой правит мафия. Объективный анализ показал, что прославленная столица по многим экономическим и технологическим показателям и особенно по степени обеспечения населения благами цивилизации отстаёт от провинции.

Ельцин всегда был крут и скор на расправу. Привыкший к тому, что везде — в городе, в районе, на предприятии должен быть не просто руководитель, а хозяин, он стал предъявлять первым секретарям райкомов партии требование навести порядок в своём хозяйстве. Но что мог сделать первый секретарь райкома с мафией, если он вынужден был «сотрудничать» с ней, а то и был прямо ею поставлен на эту должность?

И началась пресловутая «кадровая революция» Ельцина, которую его противники окрестили «кадровой чехардой». Он снимал первого секретаря райкома, на место которого избирали, допустим, второго секретаря (ведь Ельцин никаких работников с собой из Свердловска не привёз), но дело не улучшалось (оно и не могло улучшиться), и вскоре нового руководителя района постигала судьба его предшественника. Тюрьмы Москвы, и прежде не пустовавшие (в чём я сам имел возможность убедиться), оказались переполненными теми, кто был уличён в коррупции.

В недрах партаппарата накапливалась ненависть к новому руководителю московской парторганизации, а в народе пошёл слух о давно не виданном партийном деятеле. Так уж получилось, что появление Ельцина в Москве совпало с падением популярности Горбачёва, пустые речи которого, похожие на патефонную пластинку, которую «заело», стали уже народу надоедать. Но, на мой взгляд, подлинная популярность Ельцина началась с его выступления перед московскими пропагандистами, на котором мне довелось присутствовать. Ведь до того о нём знали лишь партаппаратчики да хозяйственные руководители, а тут ему задавали вопросы более тысячи рядовых работников, которые назавтра же понесли сказанное им в свои трудовые коллективы (он специально просил нас об этом в конце встречи).

Зал Дома политического просвещения Москвы на Трубной площади был переполнен. Прозвенел звонок, и на трибуну вышел высокий статный человек лет пятидесяти с небольшим. Он сказал, что как человек в столице новый, доклада делать не будет, а предполагает познакомиться со своим активом пропагандистов, ответив на наши вопросы. Так что, — добавил он, — пишите записки, пока он говорит краткое вступительное слово — рассказ о некоторых своих впечатлениях от поездок по городу, посещений предприятий и магазинов.

Записки посыпались водопадом, их было несколько сотен. Впоследствии говорили, что многие из них были заготовлены его помощниками заранее, подобран и материал для ответов. Не знаю, может, что-то в этом роде и было, но большинство вопросов шло из зала, отвечал он и на мои два вопроса. Встреча продолжалась несколько часов и произвела на слушателей неизгладимое впечатление.

Ответы Ельцина подкупали своей искренностью. Мне приходилось ранее видеть нескольких членов Политбюро, не говоря уж о министрах. Это были небожители, лишь изредка нисходящие до простых