поломать, но и руки, ноги и даже ребра!..

— Только лучше не свои, — улыбнулся Валерий.

Магнитонаручники прочно приковывали его руки, ноги и даже шею к креслу из стальных никелированных трубок. Нечего было и пытаться хоть на немного ослабить их безжалостную, хищную хватку, и пленник знал об этом. Но все равно тщетно напрягал мышцы, словно надеялся, что высоколегированный магнитный сплав лопнет, и тогда удастся освободить хоть какую-то часть тела. Но все усилия были безнадежными, и даже верный Оракул в этом положении не мог ни помочь, ни утешить…

Самым обидным было не то, что он второй раз в своей жизни лишается свободы и что теперь, в отличие от первого заточения, даже естественную нужду нельзя было отправить по-человечески, а нужно было ходить под себя. Обиднее всего было то, что на этот раз он был обречен на муки несвободы не врагами, пусть даже и прикидывающимися этакими участливыми деловыми партнерами, лишь ввиду особой необходимости вынужденными идти на крайние меры, а тем, кого всю свою жизнь считал своим другом. Собственно, так и должно было случиться, и следовало с самого начала иметь в виду, что за ним, всю свою жизнь занимавшимся Наблюдением, тоже могут наблюдать. Причем тайно, с использованием таких средств, о которых здесь пока и не подозревают… например, гипноизлучателей, создающих эффект невидимости, и голомакияторов, позволяющих «надеть» на себя любую внешность…

Но, поглощенный своим собственным наблюдением, человек забыл о предосторожности и теперь жестоко расплачивался за это. Едва он закончил телефонный разговор с Георгием, как рядом с ним материализовался из небытия, подобно чертику из старинной шкатулки, Ден Лумбер и без лишних слов набросился на него с магнитонаручниками. Приковав его к креслу, он, не вступая в переговоры, повернулся и вышел из квартиры, и человек знал, куда он отправился…

Он провел в кресле, ставшей для него тюремной камерой и одновременно орудием мучительной пытки, весь день. Под вечер ему удалось задремать, а проснулся он от звука открывающейся двери. Оракул предупредил, что это Ден. Собственно говоря, никого другого человек и не ожидал.

Ден вошел, бодрый, энергичный, с удовлетворенно блестящими глазами, и человек в кресле ощутил к нему невольную зависть.

— Ну вот, — сказал Ден без лишних предисловий, — приманка заброшена, теперь остается ждать, пока рыбка проглотит ее вместе с крючком…

— Как ты мог, Ден? — прохрипел человек в кресле. — Как у тебя хватило совести пойти на такое?

— Совести? — задумчиво переспросил Лумбер. — Хм, да ты и вправду переродился, Май. Ты начал мыслить их моральными категориями: совесть… стыд… любовь…

Значит, ты на самом деле перестал быть Наблюдателем. Настоящим Наблюдателем, Май… таким, как Элефер, например… Помнится, он рассказывал, как однажды, во времена охоты на ведьм, на его глазах младенца, подозреваемого в нечистом происхождении, подвергали пытке огнем, а он смотрел и не имел права не только шевельнуть хотя бы мизинцем, но и отвести взгляд в сторону, потому что видеокамера была встроена в его глазную линзу… Мы все должны быть способны на это, Май, а раз так, то разве применимо к нам это нелепое понятие — совесть?

Разве можно вообще нас упрекать в отсутствии совести? Ведь наличие совести предполагает склонность хотя бы иногда совершать добрые поступки, а понятие добра к нам тоже не относится, потому что мы заняты одним-единственным добрым делом: беззаветному служению своему миру, Май, и живем мы в иной системе координат, по сравнению со всеми остальными людьми…

— Зачем? — просипел человек в кресле. — Зачем ты это сделал, Ден?

— Что именно ты имеешь в виду, дорогой Май? Какой из моих поступков тебе кажется столь предосудительным? — участливо спросил Лумбер, усаживаясь верхом на стул напротив своего пленника. — То, что я пошел на встречу с твоим сынком под видом тебя? Уверяю тебя, я не сделал и не сказал ничего такого, что не мог бы сказать или сделать ты сам… Например, я накормил его хорошим, добротно приготовленным ужином — а разве ты позволил бы ему уйти голодным из ресторана? Я рассказал ему о Наблюдателях — в общих чертах, чтобы была понятна сама суть. Я выразил твое пожелание, чтобы он отправился вместе с тобой в наш мир — ты ведь это хотел ему сказать, Май? Кстати, он отказался, и этого следовало ожидать… Мальчик слишком привязан к своей семье. Если ты все-таки захочешь повторить ему свою просьбу, то для начала тебе нужно будет обрубить все концы, связывающие его с этим миром, а главное — не дать ему вернуться в свое время. Да, я понимаю, что, с твоей точки зрения, это жестоко, но разве это хуже убийства?.. Слушай дальше, Май. Я ведь рассказал твоему мальчику и о тебе… Знаешь, он довольно спокойно воспринял тот факт, что его отец — пришелец из какого-то чужого мира. Он даже заранее проникся к тебе если не любовью, то состраданием — в той системе координат, Май, которой они пользуются… Он даже начал обвинять меня в некой жестокости по отношению к тебе. Понимаешь, я прокрутил ему ту запись, которую делал, наблюдая за тем, как ты и Найвин пытались в девяносто пятом удрать от Ассоциации… Может быть, ты не знал об этом, Май, но я снимал вас почти в упор. И теперь я воспроизвел эту запись — не дергайся, Май, мальчик сам попросил меня об этом — и даже оставил ему кубик-копию на память… пусть глядит на досуге, мне не жалко… Да, признаюсь, что именно к этому я и подводил его в ходе всей нашей беседы. И я чуть-чуть слукавил, стерев самый конец записи на дубликате. Георгий не должен был знать, что ты еще жив… Кстати, мы с тобой тогда очень забавно спаслись… под самым носом у тех субъектов я тащил тебя на четвереньках, это было так смешно: невидимка, ползущий на четвереньках!.. Я дотащил тебя до ближайшего Трансгрессора, и втолкнул в туннель, а когда мы вышли в 2045 году, то я сдал тебя в первую же больницу… А ты, наверное, до сих пор ломаешь голову, каким образом оказался здесь, в этом веке, да?

— Зачем? — снова с трудом спросил прикованный к креслу.

Ден встал со стула и подошел к окну.

— Мне было нужно, чтобы он увидел не твою кончину, Май, — сказал наконец он, — а то, что Найвину удалось перед смертью спрятать в одном из кирпичей бумажку с формулой рассчета координат Трансгрессора… Да, это было хитростью с моей стороны, но иначе бы мне не удалось то, что я задумал… Да, я мог бы без всяких ухищрений сообщить эту формулу твоему сыну, или, например, запечатлеть ее на салфетке… но разве поверил бы он мне? А если и поверил бы, то разве захотел бы уничтожить туннель? Самое лучшее воздействие осуществляется не напрямую, а косвенно, путем формирования в субъекте нужного целеполагания — это же азы теории управления!.. По-моему, сейчас я сработал просто гениально… С одной стороны, я внушил твоему сыночку непреодолимое желание отомстить Ассоциации за убийство твоего отца, и в то же время очень ловко подкинул ему информацию, с помощью которой он сможет выйти на Трансгрессор… Не беспокойся, я не изверг, Май, и я не собираюсь держать тебя здесь вечно. Когда Гера и его приятель Рувинский найдут записку и соберутся взрывать туннель, я выпущу тебя отсюда, и вы с ним сможете отправиться куда хотите: хоть в прошлое, хоть в будущее… Это я тебе обещаю, клянусь Словом Наблюдателя!..

— Почему… ты не… предупредил… его?.. — отрывисто спросил человек в кресле.

Видно было, что силы его на исходе.

Лумбер отвернулся от окна и подошел к креслу почти вплотную.

— Эх, Май, — сказал он. — Какой же ты стал бестолковый!.. Ну, с какой стати я буду его предупреждать об этом?.. Он же не справится в одиночку, вот что главное!.. Ладно, продолжим наш диспут в другой раз, а сейчас мне пора… Мне еще надо вернуться в тот самый год… Ты не думай, я же не зверь какой-нибудь, и то, что я делаю сейчас, работает на благо множества людей — подумай об этом, Май!.. И, естественно, я не оставлю тебя в таком состоянии на несколько дней, ты ведь можешь умереть… У меня тут есть одна хорошая штука. — Ден достал из кармана баллончик аэрозоли и повертел его в руках. — Помнишь?.. У них она называется «Усыпляющий кокон»… у нас, правда, тоже нечто подобное было пару веков назад, только называлось как-то иначе… И им здесь еще не пришло в голову, что применять эту штуку можно не только для иммобилизации пострадавших от тяжелых травм типа перелома позвоночника при доставке в госпиталь…

Он достал из кармана пиджака пульт-«открывалку» наручников, нажал на нем определенную комбинацию кнопок, и стальные зажимы лязгнули, разжимаясь. К этому времени Май уже не чувствовал своего затекшего тела, и он вывалился из кресла на пол, тщетно пытаясь восстановить контроль над непослушными конечностями. Лумбер наклонился над ним и небрежно опрыскал аэрозолью с головы до