– Опусти меня, – требую я, с трудом сдерживая смех. Ангелы очень мешают мне в моем решении их не любить.

– Уже известна дата третьего испытания? – спрашиваю я, когда мы садимся за стол.

– Люц потребовал, чтобы оно состоялось лишь тогда, когда все четверо испытуемых будут в состоянии участвовать. Он имеет в виду тогда, когда все ваши раны заживут, – объясняет Сэм.

– Я бы хотела поскорее с ними закончить, – говорю я, хотя с моими руками все еще нужно обращаться осторожно.

– Ты можешь сказать ему об этом сама, – резко говорит Наама. – Он из-за этого всего поругался со своими братьями.

Ну и что? Как будто меня это интересует.

– А можно мне сходить домой, если у меня теперь есть время? – взрываюсь я. Я больше этого не выдержу. Мне нужно вырваться из этого проклятого Дворца дожей.

Сэм колеблется с ответом.

– Библиотека находится на другом конце площади, и ты мог бы меня сопроводить. Я скучаю по своему брату, – умоляю я Семьясу.

– Ты должна спросить об этом у Люца. Он не откажет тебе в этом.

Скорее ад замерзнет, чем я пойду просить дьявола о чем-то. Судя по всему, эта мысль отражается на моем лице, ведь Сэм сразу же начинает защищать своего господина.

– Не стоит принимать каждое слово, сказанное им, близко к сердцу. Он имел в виду не то, что сказал, и сожалеет об этом.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – холодно отвечаю я. – Пусть делает со мной все, что хочет, и называет меня так, как хочет, – было неразумно с моей стороны хотя бы на мгновение поверить в то, что между нами есть какая-то особенная связь. Потому что ее не существует, и, возможно, именно поэтому его поведение так сильно меня беспокоит.

– Я лучше пойду обратно в свою комнату. Было глупой идеей прийти сюда, да и вообще это не важно.

– Мун, – говорит Лилит, когда я встаю из-за стола. – Останься. Давай поговорим об этом.

– Здесь не о чем говорить. – Я слишком резко оборачиваюсь и спотыкаюсь.

Люцифер, который, судя по всему, появился в комнате мгновением назад, ловит меня и крепко держит.

Я делаю вдох, и его аромат охватывает меня, пока тепло его пальцев прорывается к моему телу через ткань тонкой блузы.

– Отпусти меня, – требую я, и архангел тут же отходит в сторону.

Вечером кто-то стучит в дверь, и, хотя я никого не хочу видеть, Сэм заходит без спроса.

– Люц разрешил тебе сходить к брату.

– Как щедро с его стороны! – ядовито отвечаю я. – И что тебе пришлось для этого делать? Снова бросить его в пустыне Дудаэль?

Сэм ухмыляется:

– Все не так плохо. Я просто заставил его почувствовать себя виноватым из-за того, что он сам до этого не додумался. Когда Алессио придет сюда, ты сможешь пойти с ним домой. Правда, есть одно условие.

– И какое же? – недоверчиво спрашиваю я.

– Кто-то из нас всегда должен сопровождать тебя и за тобой присматривать. Официальная версия – это для того, чтобы с тобой ничего не случилось.

– Неофициальная – чтобы я не сбежала, – отвечаю я. – Он что, думает, что мусор испаряется сам по себе? У нас нет магических способностей, если он этого не заметил.

Сэм не обращает внимания на мою провокацию, а только пожимает плечами и не возмущается тем, что я сказала. Мне, в общем-то, все равно. Пусть Люцифер думает что хочет. У меня есть другие заботы. Как мне сделать так, чтобы ангел, сопровождающий меня, не увидел Стар?

– Сегодня я все еще чувствую себя слишком слабой, – с тяжелым сердцем говорю я. – Но завтра я с радостью приму это предложение.

Тогда я смогу сказать Алессио, что Стар должна остаться в своей комнате при любых обстоятельствах.

Если Сэм и удивлен, по нему не скажешь.

– Как хочешь, – говорит он. – Это твое решение. Может, даже лучше, если твой брат будет заранее знать, что ты придешь. Он уже не видел тебя много недель. Сколько ему лет?

– Двенадцать, – тихо отвечаю я.

– А что с твоими родителями?

– У меня больше нет родителей. Габриэль убил нашего отца, а мать несколько лет назад… она тоже умерла.

– Значит, он там совсем один? – Голос Сэма кажется действительно шокированным. А он что думал?

– С ним Алессио и еще один его друг, Феникс. – О нем они вполне могут узнать, ведь он явно не будет прятаться, если я появлюсь на пороге квартиры с ангелом.

– Почему ты раньше об этом не говорила? Я бы что-нибудь придумал.

– Люцифер знает, что у меня есть брат.

Сэм изучает мое лицо, но я не показываю ему своих чувств.

– Моя жена Леа и я… У нас был сын, – тихо говорит он. – И хотя он умер много веков назад, я все еще скучаю по нему и жалею о каждом дне и каждом часе, которые я не смог с ним провести.

– Что произошло? – тихо спрашиваю я. Хотя я и так давно это знаю.

– Михаэль выстрелил в него. Ему тогда еще даже восьми не исполнилось. Он приказал ангелам убить всех наших детей, а моего сына убил сам.

– Это просто ужасно. Мне очень жаль. – Этих слов мало, потому что боль очень явно вырисовывается на его лице. Сэм делает глубокий вдох, а затем кивает.

– Все-таки иди сегодня, – говорит он. – Наама проводит вас до библиотеки и оставит там. Если ты хочешь, можешь остаться дома на ночь. Я понимаю, что тебе не хочется, чтобы ангелы были там с вами. Но мы не все такие, как Габриэль и Михаэль. Мне бы хотелось, чтобы Люцифер больше тебе доверял.

Что он хочет сказать этой фразой? Я так растерянна, что и не знаю, что сказать. У меня наверняка будет много неприятностей после этого. Сэм выглядит так мрачно, что я просто бросаюсь ему на шею. Он гладит меня по спине, и, что еще хуже, у меня из глаз текут слезы. Теперь, когда я разрешила ему быть моим другом, у меня появилось еще больше проблем. Как я буду сражаться против него? У нас все еще диаметрально противоположные цели.

Алессио приходит через два часа. Должно быть, его задержали в больнице. Между делом я успела переодеться три раза и позволила Лилит сделать мне прическу. Она радуется как минимум не меньше моего, и я рассказала ей все о Тициане. Теперь я взволнованна и нервничаю, пока Алессио спокойно пьет кофе с Наамой и рассказывает о Фели, ее раны тоже почти зажили. Скоро она сможет снова участвовать в тренировках. Он больше переживает за ранения Алисии.

– Сегодня утром я был у нее. От слизи демона останутся шрамы, – тихо говорит юноша. – Но она спокойно к этому отнеслась.

– А что с Донной? – спрашиваю я.

– Она не захотела показывать мне свои раны.

– Возможно, их просто нет, – говорит