— Потому что меня уже поздно убивать. Все уже произошло, Ремнант движется к своему финалу, моя смерть лишь поможет тебе отомстить — и я знаю, что научил тебя лучше, чем рисковать всем миром ради удовлетворения собственной злобы, пусть хоть сто раз справедливой.

— Теперь, значит, ты хочешь его спасти? — прорычала она. — Это ты виноват во всем, что происходит!

— Может, и так. Вот только назад уже ничего не отыграть. Выбор — уже здесь. Кто может лучше разобраться с Реликвией, чем другая Реликвия?

— Ты заставил меня предать дочь, брата, любимого, подругу — всех! — прокричала она, чувствуя, как впервые за Прах знает сколько десятков лет сломался голос и вместо грозного рыка воина у нее получился тонкий крик отчаявшейся женщины. — И ради чего?!

Протянув руку, Рейвен схватила его за горло и дернула на себя, с треском сломав ледяную тюрьму, подняла легкое тело над головой.

— Восемнадцать лет я прожила в страхе перед тобой! Восемнадцать лет — в одиночестве! Все, что у меня было, все что я любила и за что была готова умереть — разрушено! И все это совершенно напрасно!

Под ее стальной хваткой сверкала тяжелым текучим золотом аура, злое сиреневое пламя танцевало на судорожно сжатых пальцах, черный кипучий гнев в груди разгорался лишь ярче, потому что в зеленых глазах напротив она видела лишь сожаление, но не раскаяние.

— И теперь ты хочешь, чтобы я доверила тебе мир? Тебе, кто разваливается под весом прожитых жизней? Ты думаешь, мир заслуживает такого защитника?

Сжав хватку еще сильнее, хотя еще секунду ей казалось, что это просто невозможно, она подтащила Озпина к себе, почти уткнувшись носом в лицо.

— Может, лучше будет сделать все самой. Может, этот мир спасут не всезнающие старики, у которых всегда наготове миллион отмазок, почему они пальцем о палец не ударили, готовые в любой момент дать оправдание подлости и предательству, а те, в ком еще жива вера, у кого нет всеобъемлющих знаний, а есть только сила и юность. Ведь именно вы, знающие и умеющие, мудрые и всесильные, просрали этот мир.

Она разжала пальцы и Озпин рухнул на землю — разумеется, не упав, а мягко приземлившись на носки, и молча смотрел на нее снизу-вверх. Он ничем не напоминал того, старого, Озпина — смуглая кожа, темные волосы, эти шрамики от детской оспы, узкие плечи… но выражение лица, взгляд, поза — все это делало два разных тела почти близнецами.

— Пока я жива, ты не приблизишься к моей дочери и на пушечный выстрел. Только попробуй и то, что от тебя останется, будут хоронить в спичечном коробке. А теперь убирайся, пока я не передумала.

Рейвен была готова ко всему — к бою и к смерти, к победе и поражению, готова защищать до последней капли крови то, что по его вине больше ей не принадлежало: дочь и семью, брата и мужа.

А вот к чему готова не была, так это к тому, что чудовище закроет глаза… и перестанет быть чудовищем. Без всякого света и волшебства, просто — раз! — и нет больше всесильного Вечного, а есть просто мелкий пацан, сгорбившийся и усталый. Мальчик открыл глаза, те же самые, но совершенно другие и тихо сказал:

— Сила и юность, мисс Бранвен? Как насчет меня?

— А ты еще кто?

— Меня зовут Оскар Пайн. Я — тот, кто унаследовал Реликвию Знания.

Он не успел даже дернуться, как желтое лезвие прижалось к шее — лишь побледнел и испуганно расширил глаза.

— Очередной Вечный. Чем ты лучше него?

— Тем, что я — не он. Я родился в Олдене, это станционный городок на железной дороге Вейл-Фаллен, мой папа — оружейник и Страж. Мне пятнадцать лет и мне нравится рисовать. Я не директор Озпин, я не правлю Биконом, не веду за собой Охотников и не я виновен в том, что произошло с вами.

— Ты не ответил на вопрос, сопляк. Чем ты лучше него?

— Потому что я хочу того же, чего и вы — исправить все это. Потому, что я оставил свою семью, чтобы спасти вам жизнь, ведь после Падения Бикона вы, почти наверняка, станете следующей целью, и если не вернуть вам память, то просто умрете, приведя Королеву в опустевшую ловушку. Потому что мой папа после нападения Гримм сломал позвоночник и теперь на всю жизнь прикован к коляске. Потому что я не знаю, кто сделал с ним это — Гримм или я, когда вышвырнул его из-под удара: ведь тогда у него уже не было ауры. Потому что я не заслуживаю того, что со мной случилось, как этого не заслуживал мой отец или вы. Потому что… потому что при всем при этом — я здесь, и я не уйду.

Рейвен видела — он боялся. Его кулаки в толстых зимних перчатках сжимались и разжимались, холодный пот тек по вискам, а яремная вена под ее клинком билась так, что пульсация отдавалась в лезвии, несколько раз в секунду едва заметно, но ощутимо толкая рукоять. Он боялся ее, отчаянно не хотел умирать — но стоял на месте и смотрел ей в глаза. В юном лице Рейвен пыталась — и не могла найти ни одного признака Вечного.

— Я хочу помочь. Я МОГУ помочь. У меня есть силы, есть знания, есть…

Рейвен нажала чуть сильнее — и тонкая струйка крови потекла по шее, заляпав алым белоснежный меховой воротник. Ей достаточно было даже не ударить — просто немного пошевелить ладонью, и вспоротая артерия отправит его к праотцам, Вечный он там или нет.

— Ровно тоже самое говорил мне Озпин. Знания, которых нет больше ни у кого, сила, неподвластная смертным… и что в итоге?

— Я… — он замялся. — Я не знаю. Но он был неправ. Вы не заслуживаете того, что случилось, мир не заслуживает смерти. И пока еще не поздно его спасти.

Неожиданно он улыбнулся.

— И спасать его будут те, у кого еще осталась вера, у кого нет ни знаний, ни мудрости, ни власти — только сила и юность. В его памяти я нашел вашу дочь — Янг сделала для этого мира больше, чем вы можете себе представить, она — та ниточка, что удержала Ремнант над пропастью… и, возможно, та, что спасет человечество от него самого. Вы можете гордиться ей.

— Расскажи мне о ней, — дрогнувшим голосом попросила Рейвен, чуть отодвинув клинок.

— Я с радостью, но… — он посмотрел ей за спину. — Может быть, нам стоит поговорить наедине?..

Оглянувшись, Рейвен увидела все племя, собравшееся проломе, что она проделала совсем недавно, на наблюдательных вышках или крышах ближайших домов. Многие из них сжимали оружие, большинство — уже опустило