Рейвен села, положив клинок на колени. У учителя в сотый раз получилось привлечь ее внимание, всего одним взглядом и парой слов заставить слушать тогда, когда она слушать не хотела.

— Так что произошло с твоим другом? — спросила она.

— Его сестра погибла, — просто ответил Озпин, с легким оттенком сожаления. — Она была в моей команде. Мы были на выпускной миссии, нам пришлось разделиться…

Он пожал плечами, будто говоря "дальше сама знаешь".

Озпин, разумеется, был прав — Рейвен все прекрасно знала. Не у всех в команде был свой телепортер, способный мгновенно прийти на помощь.

— Хейзел был безутешен. Думаю, ты сможешь понять.

— И как он пришел от горюющего по сестре брата к торговле людьми?

— Как ты думаешь, сколько длиться эта война?

Нынешнее воплощение Знания было всего лет на шесть старше Рейвен, но временами ученица видела на его лице отпечатки возраста — то ли в мимике, то ли в горьких складках у губ и на лбу, то ли в усталых глазах… она не знала, в чем именно причина такого впечатления, но сейчас Озпин выглядел так, будто действительно прожил эти тысячи лет.

— Для тебя она началась года два назад. Для меня… вспоминая звезды, моя первая жизнь началась и закончилась неподалеку. Недавно я нашел ту долину… горы куда постояннее человечества.

Те времена сейчас называют энеолитом — медно-каменным веком. Мы жили в землянках, прятались на зиму в пещеры, только-только начинали плавить металл… но война с Гримм была уже тогда. На этой войне… на этой войне есть только бессмертные и трупы, Рейвен. Ты знаешь, сколько погибло на ней? Если сейчас я начну перечислять по именам тех, чью смерть наблюдал лично или хотя бы знал о ней — твоя дочь успеет пойти в школу прежде, чем я закончу.

Иногда мне кажется, что в мире по-настоящему существуют лишь трое. Я, Разрушение и Созидание. Только мы — реальны, только мы имеем значение, потому что все остальные гаснут, не успев разгореться. Все вокруг — просто тени, что растают к утру, не оставив и следа… а их место займут следующие, чтобы в точности повторить судьбу.

Все это повторяется снова и снова, тянется тысячи лет. Меняются эпохи, континенты и страны, оружие и личности, но суть остается прежней, не изменившись за все это время ни на йоту. Я осознаю себя, строю и учу, передаю свои знания и пытаюсь научиться новому… а потом приходит она — женщина в черном платье с белой как луна кожей и алыми глазами. Она не знает жалости, просто не способна понять концепцию, не чувствует ничего — она просто разрушает. Снова, и снова, и снова… Снова и снова… Снова. Снова… и снова.

Бессилие и обреченность, что сквозили в голосе самого сильного человека из всех, кого знала Рейвен, пускали по коже волны мурашек. Она сжала в руках клинок, в попытке отыскать в привычной твердости отполированной частыми прикосновениями рукояти уверенность, с которой шагала по жизни, силу оружия, в которой не сомневалась ни на секунду… но тут Озпин посмотрел на нее, и все усилия пошли прахом — слезы в этих глазах были чем-то, чего просто не могло существовать. Горы не плачут, океан неспособен испытывать отчаяние, великий Вечный не может быть слабым… потому что если слаб ОН, то кем тогда были все остальные?..

"Тенями, что растают к утру…"

— Я рассказал Хейзелу самую опасную тайну — я рассказал, как все это можно закончить… еще задолго до смерти его сестры. Я хотел знать, какой ответ даст он, а не сотни других моих воплощений. Пока Сара была жива — он соглашался с моими доводами, что продолжение борьбы, с гарантированно живым человечеством лучше, чем ее окончание с неизвестным финалом. Но после… после все изменилось. Он решил, что человечество заслуживает конца и… свободы — от нас и Гримм. В день ее похорон мы… даже не поругались — едва не убили друг друга. А на следующее утро он ушел — и я больше никогда его не видел. Единственное, что он оставил после себя — записку: "Я верю, что ты сделаешь правильный выбор".

И знаешь, какое дело, Рейвен… — Озпин криво улыбнулся и его ученица в очередной раз вздрогнула, уловив в глазах странный отблеск, будто на дне зрачков горел город. — С годами, перебирая в памяти тысячи трагедий, миллионы смертей, жертв, оправданных и бесполезных… я все больше начинал думать, что он был прав.

Резко сев, Озпин придвинулся к ученице и Рейвен с трудом подавила желание отодвинуться, заслониться клинком или вовсе сбежать, вспоров лезвием реальность — что угодно, чтобы оказаться подальше от этого горящего города.

— Скажи мне, Вороненок… отбросив все остальное, в каком мире ты хочешь, чтобы жила твоя дочь: в том, где есть мы или там, где нет ни нас, ни Гримм?

Загипнотизированная этим горящим взглядом, Рейвен хрипло ответила:

— Второе, ясен хрен.

— Ясен, да… На что ты готова пойти, чтобы дать это Янг? Чтобы ей не пришлось умирать молодой на войне бессмертных, которая никогда не закончится? Только представь, каким будет мир без нас…

Сглотнув, Рейвен ответила чистую правду:

— Абсолютно на все.

Мгновение Вечный пристально всматривался ей в глаза, а после как-то сгорбился, будто из него выдернули позвоночник и, отодвинувшись в сторону, сел обратно, подобрав под себя ноги.

— Хорошо. Тогда сейчас я расскажу тебе, что будет происходить с Ремнантом следующие пятнадцать-двадцать лет, — Озпин показал ей сжатый кулак и поднял указательный палец. — Первое, что ты должна знать: существует не три реликвии, а четыре. Знание, Разрушение, Созидание… и Выбор, тот, кто важнее всех нас вместе взятых. Те реликвии, о которых ты знаешь, существовали всегда, но Выбор… одноразовый. Первое условие его появления: он появится тогда, когда весь мир застынет на краю пропасти — и ему решать, что будет со всеми нами дальше.

— Как?

— Я не знаю. В этом главная проблема, Вороненок, я понятия не имею, ни на что именно он способен, ни где проявится, ни какой… выбор сделает. Я не знаю ни-че-го, кроме двух условий.

— И второе условие?.. — зачарованно спросила Рейвен.

Она говорила, что перестала реагировать на темные тайны директора?.. Что ж, ее наставник в сотый раз показал ей, что она, на самом деле, не знает о настоящем мире ничего.

— Второе… мы все должны согласится с этим. Я, Салем, Созидание — каждый из нас должен решиться на этот "прыжок веры", доверить все, что у нас было, есть и когда-либо будет совершенному незнакомцу. Мир был на краю не раз и не два… но ни я, ни Разрушение не были готовы отказаться от нашей цели.