Я опять сидела в своей камере и страдала, когда вернулся Деклан. Он не знал, что я пыталась бежать, а его мать приказала бить меня чуть не до смерти. «Хочешь, я ее убью?» – спросил он так спокойно, что сначала мне показалось, будто он издевается. Но Деклан говорил серьезно. Ему было всего шестнадцать, и он убил бы ради меня собственную мать. Вот какой темной и порочной была его семья.
Он вызволил меня из темницы и поместил для выздоровления в свои личные покои. Я думала, он надеется, что я отрекусь от фамилии Морган теперь, когда нахожусь в хороших условиях. Он боялся – все Ланноны боялись, – что ты, твой отец, Кейн, Дэвин и Лукас, Брэден и Изольда вернутся, чтобы отомстить. И Деклан хотел уверенности в том, что я предпочту его вам в том случае, если вы вернетесь.
Я не могла дать ему такой уверенности, и это его злило. Он изуродовал мне лицо и отослал обратно в темницу. Я пять лет не разговаривала ни с одним человеком. Я сидела одна в темноте.
Мне противно это писать, но прошедшие пять лет наконец сломили мой дух. Я провела в плену в общей сложности десять лет. Если бы ты вернулся в Мэвану, Эодан, тебе было бы всего одиннадцать, и я начала молиться, чтобы Кейн держал тебя подальше от этой тьмы, воспитывал в безопасной и доброй стране. И еще я думала, что, возможно, Кейн опять женился, потому что считает меня мертвой, так что тебя воспитывает другая любящая женщина. Я думала об этом так часто, что начала в это верить.
Когда Деклан наконец опять пришел с визитом, он был уже мужчиной, и на этот раз я сдалась. Я отреклась от фамилии Морган и хотела взамен взять Хейден, но Деклан сказал, что все Хейдены мертвы и я должна стать Ланнон.
Я стала Лили Ланнон.
Деклан надел на меня покрывало и привел в замок, чтобы я прислуживала его жене. Кроме него, Гилроя и Уны, никто не знал, кто я такая на самом деле. И несколько лет все шло хорошо – я держала голову опущенной и молчала, поэтому меня почти не замечали. Но потом Деклан начал бить свою жену, и я повздорила с ним, сказала, что на самом деле он лучше. Деклан только посмеялся надо мной, как будто я спятила. Стало еще труднее, потому что родились Кила и Эван, а они были всего лишь детьми. Я не могла защитить всех троих: жену Деклана, его сына и дочь. Когда его жена умерла, Деклан отослал меня обратно в темницы. Думаю, он решил, что я попытаюсь бежать с его детьми.
Он год держал меня в камере, а потом решил выпустить, чтобы я подметала кости в туннелях. Я наконец перестала следить за ходом времени, не знала, какой сейчас день, год, сколько мне лет. Когда наконец произошел переворот и Ланноны оказались в темницах, я не знала, что делать. Я так долго была в плену. Я продолжала подметать кости, слишком напуганная, чтобы пытаться выйти через ворота темницы к свету.
А потом я увидела тебя, Эодан. Мы чуть не столкнулись в туннелях, и мне показалось, что мое сердце разорвется. Я поняла, что это ты, но слишком боялась открыться тебе. Даже когда Деклан приковал меня наручником в своей камере и ты снова увидел меня, ты был с Дэвином и королевой. Мне было стыдно, что я отреклась от своей фамилии. Я не знала, как будет лучше для тебя, поэтому оставалась на своем месте, в этих туннелях, в темноте.
Пока ты не вернулся за мной. И мне всегда будет интересно, что привело тебя сюда, как ты узнал, что это я.
Я хочу когда-нибудь услышать твою историю обо всех годах, что я пропустила. Хочу знать, где отец воспитывал тебя, в каких местах ты побывал и каких людей знал и любил. Хочу послушать, как ты планировал вернуться в Мэвану и посадить Изольду на трон.
Но пока что для меня достаточно сказать, что я люблю тебя. Я люблю тебя, Эодан, мой сын, мое сердце. И я так рада, что ты вернулся за мной в темноту!
Глава 33. Бриенна
Дракон и сокол
Королевский замок в Лионессе, владения лорда Берка. Ноябрь 1566 года
– Ты говорила с Эоданом?
Вопрос Изольды заставил меня посмотреть ей в глаза. Мы сидели в ее соларе с разными старинными записями и планировали коронацию, назначенную на следующую неделю. Я не хотела рассказывать королеве, насколько я ошеломлена и растеряна, потому что мы все вымотались. Но я не могла отрицать, что меня одолевают мысли о Картье и его матери, о Киле и Эване, о моем исцелении.
Я больше не носила бинты. Официально я сняла их накануне, на казни Ланнонов. Я смотрела с открытым лицом, как Гилрой и Уна встали на колени и лишились голов. Я чувствовала на лице солнечные лучи, ветер и взгляды сотен людей, глазевших на мои шрамы. Но это не помешало мне предстать перед народом Лионесса и изложить дело о помиловании Эвана и Килы.
Теперь это мое лицо. Оно сильнее слов свидетельствовало о том, через что я прошла. И я испытала облегчение оттого, что люди видят его – видят меня. Облегчение оттого, что мое лицо видят брат, моя сестра, отец, все аристократы королевства. Все, кроме Картье, потому что он не приехал на казнь.
Я не встречалась с ним после того дня, как рассказала ему о матери, почти две недели назад. И, несмотря на смелость, которой я набиралась с каждым днем, я не могла отрицать того, что он мой шрам не видел.
– Только в письмах, – ответила я. – Он уверяет, что с матерью все хорошо.
– Рада это слышать, – сказала Изольда и замолчала.
Она виделась с Лили Морган. Королева ждала возвращения Картье из темниц той ночью. Изольда одна из первых говорила с ней, обнимала ее.
Я хотела больше расспросить о Лили, но было трудно найти слова. И хотя, похоже, моя подруга может читать мои мысли – она знает, что я беспокоюсь о встрече с Картье, – я предпочла переключить внимание обратно на коронацию.
Изольда хотела,
